Гордон хотел сопровождать Тони на последний его саммит, в июне 2007 года; я счел это неуместным. На саммите мы столкнулись с французским бульдозером нового поколения в лице Саркози. В январе Саркози говорил Тони, что темой летнего саммита намерен сделать европейскую мини-конституцию, чтобы «не висела», и просил Тони помочь уломать Ангелу Меркель. Июньский саммит был посвящен ратификации нового договора. В последнюю минуту Саркози попытался пропихнуть приложение к договору, касающееся ограничения роли соревнования, — счел такую вставку демонстрацией того факта, что англо-саксонская модель себя не оправдала. Питер Сазерленд, бывший комиссионер, позвонил нам и предупредил о замыслах Саркози. Немцы объявили, что согласны на приложение, ибо оно куда лучше предложенной Саркози альтернативы — поставить перед Европейским Центробанком задачу экономического роста наряду с обеспечением валютной стабильности. Мы высказались против. Саркози собрал нас в своем кабинете, Тони усадил напротив себя, а Найджела Шейнуолда и вашего покорного слугу — рядом, по другую сторону стола. Вместо того чтобы обращаться к Тони, Саркози повернулся к нам — и выдал все, что о нас думает. Я, мол, вам помогал с договором, все ваши поправки принял, а вы в одной «уловочке» посодействовать не хотите; не по-товарищески это. В отличие от Ширака, который в гневе был страшен, гнев Саркози как-то не воспринимался всерьез; мы приняли поправку, когда юристы — члены комиссии заверили нас, что погоды она не сделает. Что отнюдь не помешало Саркози по возвращении во Францию трубить о своей победе на каждом углу.
Британский премьер находится в весьма невыгодном положении по сравнению с лидерами других европейских стран. Во время заседаний Европейского совета руки у него связаны, и связывает их не кто иной, как британская пресса. Каждый саммит пресса преподносит так, словно на нем решается судьба державы в целом и премьер-министра в частности; дает понять, что придется оставить премьерское кресло в случае провала по конкретному пункту. Не успеет премьер прибыть на саммит, как британская пресса возвещает изоляцию Британии. Любой результат саммита, кроме полного триумфа, расценивается как унижение страны. Хуже того: британские журналисты посещают все пресс-конференции, а не только те, в которых участвует британский премьер, а потом противопоставляют заявления французов, немцев и даже бельгийцев о достигнутых соглашениях с заявлениями нашего премьера. Больше ни один политический лидер не страдает от подобного неверия в собственные слова о национальных достижениях. Неудивительно: в других странах журналисты, как и положено патриотам, ходят только на пресс-конференции своего лидера и точно передают сказанное лидером от лица нации.
Несмотря на сие прискорбное положение вещей, мы преуспели в восстановлении лидирующей роли Британии в Европе — но, увы, не сумели заставить британцев полюбить Европу. Наша первая ошибка стала и основной, и связана она с евро. Началось все в октябре 1997 года. Гордон позвонил Тони и объявил, что намерен в пыль разнести публикации о якобы существующих между ним, Гордоном, и Тони разногласиях относительно Экономического и валютного союза (ЭВС). С Гордоном уже побеседовал корреспондент «Таймс»; Гордон использовал интервью для стабилизации ситуации. Тони же в тот момент был занят чем-то другим и лишь рассеянно посоветовал Гордону изложить все Алистеру. Я присутствовал при этом разговоре и поспешил предупредить Алистера — мол, остановите Гордона от дальнейших заявлений прессе. Однако Алистер, сам испытывая двойственные чувства к Европе, позвонил корреспонденту «Таймс» Филипу Вебстеру. Сказал, что сейчас проклюнется Гордон с согласованным заявлением по ЭВС. Намерение было — отложить вступление в ЭВС до 1998, максимум — до 1999 года. Однако Чарли Уилан успел от имени Гордона заявить «Таймс», что Британия не вступит в ЭВС при нынешнем Парламенте. Когда мы узнали об этом, что-либо предпринимать было уже поздно. Тони не скрывал гнева на Гордона и Чарли, поклялся изменить их стиль работы. Следующие полмесяца Чарли со страху трясся, как желе. Затем в течение нескольких дней решалось, какова будет официальная позиция правительства. Мне пришлось координировать телефонные переговоры между Тони, заседавшим среди глав Содружества в шотландском Глениглсе, и Гордоном, оставшимся в Лондоне, а еще — навещать Сару в больнице, ибо именно тогда родилась наша старшая дочь. Поскольку Гордон с Чарли уже нас предали, с вступлением в ЭВС мы ничего не могли поделать до следующих выборов. Вообще правителя часто обходят при принятии важных решений — правителю остается пожинать их плоды.
К «делу о статье с участием Гордона» Тони вернулся перед выборами 2001 года. Мы подумывали о референдуме по евро осенью 2002-го или летом 2003 года, однако сомневались, что он возможен при курсе немецкой марки 2,80 по отношению к фунту — слишком высоки были бы тогда наши затраты. Надеялись на изменение валютного курса. Гордон же, как выяснилось, вынашивал иные планы. Узнав, что Джон Керр, непременный секретарь МИДа, ввернул в Королевскую речь пассаж о евро, Гордон рассвирепел и приказал пассаж изъять. В евро он видел политический рычаг; в июне сказал Тони, что согласится на вступление в ЭВС лишь в обмен на уход Тони с лидерского поста.
В период с 2002 по 2003 год мы подверглись целой серии технических проверок по всем пяти тестам, призванным определить необходимость вступления в зону евро. Тестировали нас эксперты из Казначейства, причем с дотошностью лаборантов. Отношение к делу было удручающе серьезное; впрочем, решение Гордона со всей очевидностью имело политические мотивы. 25 июня, когда Тони собрался в аэропорт, чтобы лететь в Канаду, Гордон вручил ему текст речи, которую намеревался выдать нынче же вечером. Я убедил Тони позвонить Гордону уже из машины и предложить поправки; но, как всегда, значение имела не сама речь, а ее подача прессе. Гордон велел Эду Воллсу сообщить Энди Марру, политическому обозревателю Би-би-си, что Британия не пройдет пять тестов и поэтому не присоединится к Еврозоне.
Несмотря на неудачу, Тони не терял надежды вступить в зону евро. Он пытался склонить Гуса О’Доннелла перейти из Казначейства в Номер 10, потом решил, что лучше его не трогать — тогда можно будет отслеживать методы экономического тестирования, проводимого чиновниками Казначейства. В ноябре 2001 года Тони полагал, что Гус выдает желаемое за действительное, иными словами, старается показать, что мы прошли тесты, однако к октябрю 2002-го Гус озвучил следующую мысль: либо мы смиряемся с отказом во вступлении в еврозону, либо меняем канцлера.
На заключительном семинаре, в марте 2003 года, когда позиция Тони была, как никогда, шаткой, Гордон заявил, что четыре теста пройдены, а пятый, «Обменный курс», — нет. Свое решение Гордон хотел обнародовать на принятии бюджета. Тони согласился при условии, что Гордон заявит о нашем намерении на следующий год снова подвергнуться тестированию, однако Гордону казалось надежнее исключить какие бы то ни было обязательства, по крайней мере до выборов. Снова Казначейство попыталось создать ситуацию «свершившегося факта», сообщив Энди Марру, что Британия не вступит в еврозону. У Тони остался последний аргумент. Мы знали, что Кабинет в большинстве своем за евро; Тони решил попытать счастья именно там. Гордон гнул свое: дескать, такие вопросы обсуждаются исключительно экономическим подкомитетом, который он, Гордон, возглавляет. Последовала впечатляющая сцена: Гордон обвинил Тони в «нравственной коррумпированности», но все-таки согласился, что вопрос о евро надо обсудить в двустороннем порядке с членами Кабинета. Казначейство заранее снабдило министров восемнадцатью объемистыми, неудобоваримыми докладами по евро. Дискуссии начались для нас за здравие, подавляющее большинство министров — членов Кабинета — было на нашей стороне, даром что Дэвид Бланкетт, один из наших естественных союзников, высказывался против.
