– Что думаешь? – спросил Макс.
– Похоже, мы плывем в Натчез, – ответил Хуан.
– Тогда стоит переодеться к ужину.
Они не прихватили с собой костюмы, так что обошлись свежими рубашками и спортивными пиджаками, в которых пришли. К тому времени как они вышли из каюты, трап уже подняли и уложили вдоль борта. Старомодный паровой свисток – или его электронная версия – дал сигнал к отправлению.
Большинство пассажиров выстроились вдоль поручней или вышли на свои балконы, чтобы попрощаться с Виксбургом, а Кабрильо и Хенли разглядывали «Натчезскую красавицу» в поисках Тамары Райт или аргентинцев. И никого не обнаружили.
Оба вздохнули с облегчением. Когда явятся аргентинцы – а они обязательно явятся, но не раньше следующей остановки, – к тому времени Тамара Райт поймет, какая опасность ей угрожает, и они смогут тайком увести ее с корабля. Кабрильо уже разработал план.
Они снова не торопясь направились на главную палубу, в бар, где пассажиры наслаждались предобеденной выпивкой и слушали местный джаз-банд. После еды расписание обещало концерт легендарного джазового пианиста Лайонела Кутчора.
Макс вдруг тыльной стороной кисти хлопнул Хуана по груди и сказал:
– Кажется, я влюбился.
Среди людей, которых они видели, преобладали пожилые пары, проматывающие наследство своих детей, и Кабрильо не понял, о чем говорит его друг. Ведь не об усатом бармене в белом костюме. Во всяком случае он надеялся, что не о нем. Но вот бармен передвинулся, и Хуан отчетливо увидел женщину, сидящую на противоположной стороне.
И сразу понял.
– Она, верно? – спросил он.
– Обрати внимание на ожерелье. Точно, как сказал Перлмуттер.
В молодости Тамара Райт, должно быть, была невероятно красива, да и сейчас, в сорок пять, оставалась потрясающей женщиной. У нее была гладкая, без единой морщинки кожа цвета кофе с молоком и блестящие, черные как смоль волосы до плеч. Она улыбалась чему-то сказанному барменом, демонстрируя такие белые зубы, каких Хуан ни у кого не видел. На ней было узорчатое платье на тонких бретельках, открывавшее загорелые руки.
Когда Сент-Джулиан впервые упомянул ее, Хуан представил себе ученого сухаря и обрадовался тому, как ошибался.
Пришлось идти быстрее, чтобы угнаться за Максом, который ринулся к ней напролом, как слон в посудной лавке.
– Доктор Райт, – сказал Макс со всей галантностью, на какую был способен. – Меня зовут Макс Хенли.
Она улыбнулась точно так, как надо: удивленно и чуточку польщенно.
– Простите. Мы знакомы?
Прежде чем Макс начал то, что могло оказаться долгим наступлением на ее добродетель, вмешался Хуан:
– Нет, мэм. Вы нас не знаете, но мы здесь, поскольку Сент-Джулиан Перлмуттер сказал, что вы здесь.
– Вы знакомы с Сент-Джулианом?
– Да, знакомы, и он сказал, что вы знаете о некоем китайском адмирале то, чего он, как ему ни тяжело признаваться, не знает.
Теперь она по-настоящему заинтересовалась.
– Кто вы такой?
– Кабрильо. Меня зовут Хуан Кабрильо, и несколько дней назад мы с этим моим товарищем нашли на дне так называемой Ямы Сокровищ на Пайн-Айленде надпись, оставленную адмиралом Цаем Суном в 1498 году.
Она на миг разинула рот, но сразу спохватилась. Успокаиваясь, отпила белого вина. Хенли и Кабрильо не походили на любителей розыгрышей. Они были очень серьезны.
– Это правда? – удивленным шепотом спросила она.
– Да, – сказал Макс, ухмыляясь – ему было приятно, что он может предоставить Тамаре нужную ей информацию.
– Погодите, – вдруг сказала она, – это не на Пайн-Айленде какой-то пират предположительно зарыл свои сокровища?
– Действительность еще удивительнее легенды, – ответил Хуан. Он решил сначала вытянуть у нее как можно больше, а уж потом сказать об аргентинской угрозе. Ему не хотелось рисковать тем, что она откажется помогать. – Пожалуйста, расскажите нам, что можете, об адмирале Цае.
– О нем так мало известно вот почему: когда он вернулся в Китай, на троне сидел новый император, который считал, что его подданные не должны покидать Срединную империю. Он приказал казнить Цая и всех членов его экипажа, чтобы они не отравляли народ рассказами о внешнем мире. Один из людей адмирала сумел спастись, и от него мы узнали о путешествии.
Об этом она говорила с подлинной страстью. И хотя вопросы задавал Хуан, ее внимание было устремлено к Максу.
– Расскажите о корабле, который им пришлось бросить. Цай написал, что экипажем корабля овладело зло, но не говорит, что произошло на самом деле.
– Да, это корабль «Молчаливые воды». Цаю пришлось затопить его и убить всю команду, потому что они сошли с ума.
– Где это произошло? – спросил Макс.
– Уцелевший был простым моряком, не штурманом. Он сказал только, что это произошло в земле льда.
– Любопытно, – сказал Хуан. – А как…
– Как черная женщина стала специалистом по морской истории Китая?
– Нет, я хотел спросить, как эта история просуществовала так долго, но раз уж вы сами упомянули…
– Мой отец был инженером, специалистом по электронике, и почти всю жизнь проработал в Тайбэе. Там я закончила университет. Только после этого мы вернулись в Штаты. Что касается истории, выживший – его звали Цзедун Чу – записал ее уже в старости. Он жил на Тайване, который тогда был провинцией Китая. Рукопись передавали в семье из поколения в поколение, но, когда сменилось несколько их, историю стали считать выдумкой, плодом живого воображения пращура. Я узнала о ней только потому, что все годы обучения в университете жила в одной комнате с Сьюзан Цзедун, правнучкой Чу в восьмом колене.
Конечно, невозможно было доказать, что адмирал Цай существовал, ведь император приказал уничтожить все упоминания о нем и его людях, и история так и оставалась выдумкой.
– До настоящего времени, – напомнил Макс.
– До настоящего времени, – с улыбкой кивнула она ему.
Кабрильо явственно почувствовал, как между ними проскочила искра; он очень хотел бы дать им побыть наедине, но время было непозволительной роскошью.
– Он не говорил, что вызвало безумие?
Он думал об отчете Линды Росс. В его работе совпадение считалось неприличным словом.
– На пути в Южную Америку «Молчаливые воды» на месяц отделились от двух других кораблей. Он пристал к далекому острову – не спрашивайте, к какому, – и выменял у туземцев свежий провиант. Вот единственное, что отличает его плавание от плавания двух других кораблей, поэтому я всегда считала, что мясо было чем-то отравлено.
– Прошу меня ненадолго извинить, – сказал Хуан и вышел. Макс страшно обрадовался.
