— Пардон, мадам! — и, не дожидаясь согласия, подхватил ее на руки и отнес на фелюгу.
— Я сам! — сказал Леонид и, торопливо сняв сандалии, побрел к фелюге. Там его подхватил Коста и поставил на дно посудины.
Кольцов тоже легко добрел до борта и пружинисто перебросил свое тело через борт.
Деремешко и Артем, стоя на берегу, смотрели, как тронулась с места фелюга, осторожно, не задев камни, выскользнула через горловину бухточки в море.
Когда она заколыхалась на легкой волне, над нею взмыли вверх оба паруса. Неторопливо набирая скорость, фелюга побежала по волнам.
Глава пятая
Ветер был попутный. Моряки называют его фордевиндом, рыбаки — бризом. Редкая удача в эту пору года. Обычно к ночи ветер дует с моря на нагретый берег и лишь за полночь меняет направление.
Небо было усыпано крупными звездами. Стояла тишина, которую подчеркивали лишь легкий плеск волн о деревянные борта фелюги и мягкие хлопки парусов, пытающихся поймать слабые порывы ветра.
Дно фелюги было устлано брезентом, и пассажиры, укрывшись за высокими бортами, коротали время за разговорами. Леонид был перевозбужден началом необычного путешествия и донимал Кольцова своими вопросами.
— Интересно, Павел Андреевич, с какой скоростью идет наша шхуна? — спрашивал он. Ему нравилось слово «шхуна», он произнес его, слегка подчеркнув.
— У нас не шхуна, Леня.
— А Иван Аврамович называл ее шхуной. А на чем же мы тогда плывем?
— На фелюге.
— А какая между ними разница?
— Я ведь не моряк, Леня.
— Ну, а все же?
— Труба пониже и дым пожиже.
— На нашей шхуне нет трубы. И дыма нет.
— Поэтому она и называется фелюга, — и, улыбнувшись, Кольцов сказал: — Это у матросов есть такая шутка. Вопрос: Какая разница между крейсером и линкором? Ответ: Труба пониже и дым пожиже.
— Ну, хорошо, пусть фелюга. Сколько узлов она проходит за час? Хотя бы приблизительно?
— Ты, вероятно, прочел всего Жюль Верна? — спросил Кольцов. — «Дети капитана Гранта», «Таинственный остров», «Пятнадцатилетний капитан»? Тебе сколько?
— Только четырнадцать. Я и Станюковича всего прочитал, и Стивенсона. У него замечательно про пиратов. Маме не нравится Билли Бонс…
— А почему мне должны нравиться пираты? — спросила Елизавета Михайловна. — Я люблю героев честных, великодушных, благородных, мужественных.
— А Билли Бонс? Ему черную метку, а у него даже глаз не дрогнул. Один — против банды пиратов, — и Леня снова спросил у Кольцова: — А вы не скажете, Павел Андреевич, на Черном море есть пираты?
— Думаю, что нет.
— Жаль! Вот бы с ними встретиться!
— Господи! — вздохнула Елизавета Михайловна. — Неужели нельзя поговорить о чем-нибудь умном?
— Но я же задал умный ворос: с какой скоростью идет наша фелюга?
— Ну, и зачем тебе это?
— Потом я узнал бы, сколько миль до Константипополя, и точно сказал бы, когда мы будем на месте.
— Но еще неизвестно, пойдет ли наш корабль в Константинополь.
— Он — не корабль, и даже не шхуна, — поправил Елизавету Михайловну Леня. — Он — фелюга.
— Какая разница! Неизвестно, согласятся ли наши матросы отвезти нас в Константинополь. В Одессе они ничего не обещали, сказали: «Может быть».
— Значит, отвезут.
— Почему ты так уверен?
— Потому что когда у нас в гимназии директор говорит: «Учитель заболел. Может быть, завтра не будет занятий» — это точно, что их не будет.
— Неизвестно, — вздохнула Елизавета Михайловна. — Все так зыбко, все так неопределенно.
— Ну, допустим, не отвезут. Болгария граничит с Турцией. Я смотрел по карте, там близко. болгары нас не тронут. Перейдем границу. Там турецкие пограничники, колючая проволока. Мам, ты можешь проползать под колючей проволокой? Тебя арестуют турки! — и грозным голосом добавил: — Усатые, в фесках, с кривыми ятаганами!..
— И так целый день, — пожаловалась Елизавета Михайловна.
— Прекрасный возраст! — не поддержал Елизавету Михайловну Кольцов. — Еще три-пять лет — и романтика испарится, улетучится. Жизнь обломает его, как обломала всех нас, — он указал глазами на дымящего своей трубкой у штурвала Атанаса. — Когда-то и контрабандисты проходили на уровне пиратов. Ну, и что от них осталось? Только слово. А за ним — тяжелый труд, мизерные заработки и страх… Поздно родились.
Паруса были полны ветра, и фелюга бежала легко и почти бесшумно. Взошла луна, большая луна, и на море стало светлее.
— Смотри, мама, у луны, как у коровы — рога.
— Луна — и луна, — сказала Елизавета Михайловна.
— Но ведь не такая, как у нас. Бодливая луна.
Атанас передал штурвал Косте, сам заглянул в какой-то закуток и вынес на середину фелюги анкерок с водой и сумку с едой. Расстелил на брезенте скатерку, выложил на нее вареные яйца, тарань, тонко нашинкованные пластиночки сала, нарезал лук и хлеб.
— Можно… пожалуйста, — Атанас сделал приглашающий жест.
Гости не заставили себя упрашивать. На свежем воздухе, под яркими звездами и луной, под завораживающий плеск моря все это выглядело романтическим пикником.
— Как называется эта рыба? — неумело очищая рыбину, спросил Леня.
— Рыба, — ответил Атанас.
— Ну, как ее называли, когда она была живая?
— Не знаю, как это по-русски.
— Тарань, — подсказал Кольцов
— А теперь, когда ее засолили?
— Тоже, тарань.
— А вот и нет. Она называется вобла. Мне дядя Миша говорил. Это еще когда мы в Туркестане жили. Дядя Миша вместе с папой к нам приезжал. Он привозил точно такую же.
— Дядя Миша, возможно, не знал. Вобла меньше и совсем сухая. А эта — смотри, какие у тебя жирные руки.
— Дядя Миша все знает.
— Леня, но ведь нет таких людей, которые бы все знали.
— Дядя Миша все знает. Он был там, в Туркестане, нашим командиром. Он целой дивизией, нет, целой армией командовал.
Елизавета Михайловна насторожилась, строго сказала:
— Я о чем тебя просила, Леонид?
— Извини, мама, я забыл.
Кольцов нахмурился и тоже решил поддержать Елизавету Михайловну. Он поднялся, позвал Леню с собой.
— Отойдем в сторонку.
Они остановились на корме.
— Это очень хорошо, что ты знаком с Михаилом Васильевичем Фрунзе. Но вот хвастаться этим не обязательно, — тоже так же строго, как и мать, сказал Кольцов. — Особенно там, где сейчас твой папа.
