Гена вышел из машины, но остался возле нее, копошась в багажнике. Эмма Павловна поднялась на крыльцо, ее сопровождал Михал Михалыч. Они стояли, говорили о чем-то и смеялись. Но вот престарелый кавалер галантно распахнул перед дамочкой дверь, и до меня донесся ее грудной тембр:
– …Ты же знаешь, Миша, я – человек тонкой душевной организации, мне это просто необходимо!
– Да, Эммочка, да… как скажешь.
– Тебе что, нравится во всем соглашаться со мной?
– Нравится. Ты же знаешь, ты для меня – идеал!
– К сожалению, не могу того же сказать о тебе… Привет, Валя…
– Здрасьте, Эмма Павловна! И вам здрасьте.
– Приветствую, – сдержанно кивнул мне Михал Михалыч, даже не удостоив меня взглядом.
Впрочем, я не обиделась.
– …И вот что еще, Миша… кажется, мне еще раз будет нужна твоя помощь…
Парочка удалилась на второй этаж. Я перестала натирать пол, все равно он и так уже блестел, как масляный. Я смотрела вслед этим двум. Ну, Эмма Павловна, ну, и артистка! «Я – человек тонкой душевной организации…» Слышал бы Михал Михалыч, как она матерится, как выражается на воровском жаргоне, когда разговаривает наедине со своим братцем! Кажется, я злюсь на них за то, что сорвали мне мероприятие по проникновению в их подвал. Да, теперь туда уже не сунешься: сейчас еще и «Геночка Петрович» соизволит завалиться сюда, наковырявшись вдоволь в багажнике… Я с остервенением домывала пол и осмысливала услышанное выражение Эммы Павловны: «…И вот что еще, Миша, кажется, мне еще раз будет нужна твоя помощь…» Это что еще за помощь такая? В чем? Может, наша неуемная дамочка собирается похитить кого-нибудь еще?
Закончив уборку, я поднялась на второй этаж, оставила в кладовке все свои причиндалы, переоделась и спустилась на первый этаж. Проходя мимо кухни, я как бы от нечего делать заглянула туда. Галя сидела там со скучающим видом, лениво перебирая высыпанную на стол фасоль.
– А я уже все домыла, – радостно доложила я, – сейчас домой поеду.
Повариха подняла на меня свою грустную физиономию. А выглядела она сегодня не очень, даже ее розовые щечки были сейчас какими-то бледными и тусклыми, а губы так просто скривились.
– Тебе тут зарплата за эту неделю, – недовольно проворчала она, достала из ящика рабочего стола несколько пятисоток и протянула мне, – Эмма Павловна просили передать.
– Ой, спасибо, – с довольным видом сказала я, убирая деньги в карман, – денежки – это нам как раз вовремя.
– Кофе хочешь? – неожиданно предложила повариха.
Какой же дурак откажется от кофе? – хотела спросить я, но вместо этого кивнула:
– Хочу, с удовольствием. Кофе – это я люблю.
– Садись, – кивнула она на стул, – сейчас налью.
Галя встала из-за стола и как бы нехотя подошла к кофеварочной машинке. А она сегодня какая-то невеселая, подумала я. Никак, с Геночкой Петровичем своим поругалась? Что-то не видно его здесь, наверное, так и торчит возле машины, весь багажник, поди, уже сорок девять раз перевернул.
– Сахара сколько?
– Спасибо, я сама положу.
Галя поставила передо мной белую чашку с дымящимся ароматным напитком. Я с удовольствием потянула носом этот запах. М-м-м… Это что-то! Потом повариха пододвинула ко мне сахарницу и круассаны.
– С абрикосовым джемом, – недовольно проворчала она, и я поняла, что ей действительно сейчас просто хреново.
– Галя, а вы, случаем, не заболели?
Она посмотрела на меня, как на конченую идиотку. В самом деле, что это я? Я сделала вид, что смутилась.
– Выглядите вы того… не очень…
– Да ладно, это личное… Не обращай внимания. Пей вон, а то остынет…
– А вы хорошо готовите кофе, – поспешила я сменить тему разговора.
– Я знаю. Хотя некоторым это по фигу.
Галя сделала такое ударение на слове некоторым, что нетрудно было догадалась, кому именно это было по фигу: так сильно женщина может страдать, только поссорившись со своим возлюбленным. Что ж, это нам на руку, это очень хорошо. Поддержим беседу, пусть повариха успокоится, заодно хоть что-нибудь выведаем.
– А вот я готовить не умею, – призналась я и, собственно, практически не солгала в этом. – Убираться люблю, стирать, даже гладить, а готовить и не люблю, и не умею.
– Как же ты мужа кормишь? – усмехнулась повариха.
– А он у меня сам готовит, – выдала я первое, что пришло на ум.
– И не ворчит? – удивилась Галя.
– Нет, он в армии того… поваром был, так что научился.
Она покачала головой.
– Бывает… Хорошо живете-то?
– Нормально. А как у вас с Геннадием Петровичем?
Она поморщилась.
– Давай о другом. И это… давай на «ты», что ты мне все выкаешь-то?
– Как скажешь, – пожала я плечами. Потом помолчала минуту, затем спросила как бы между прочим:
– У Эммы Павловны, кажется, гости?
– Ты о Михал Михалыче? – усмехнулась Галя. – Да какой он гость? Это наш друг детства.
– А я думала, он ухаживает за нашей хозяйкой.
– Ухаживает, это точно.
– А она?
– Да ты что, с луны свалилась? Зачем он ей нужен, у него же ничего нет!
– В каком смысле ничего?
– Денег нет, квартирка захудалая: двушка в старой пятиэтажке, опять же пенсия маленькая…
– Интересно, сколько ему лет?
– Да уже за шестьдесят. Так что для нас он – старик.
– В каком смысле?
– Да это я так… – немного смутилась Галя и отвела глаза.
– А что же, жены у него нет?
– Он вдовец.
– Интересно, кто он?
– Говорят, бывший охранник на зоне.
– Охранник на зоне?! Подожди, это он что, в тюрьме, что ли, работал?
– Ага. Несколько раз предлагал нашей Эмме Павловне руку и сердце. А они смеются над ним, говорят, мол, больше ему и предложить-то нечего!
– Значит, она не отвечает ему взаимностью.
– Скорее, лишь терпит его назойливое присутствие: он иногда выполняет ее мелкие поручения.
– Жалко мужика, – вздохнула я.
– Их жалеть – себе дороже! – с ноткой злости в голосе выдала повариха. – А впрочем, если бы меня так любили, я бы за такого и замуж вышла. Тем более Михал Михалыч, по моим понятиям, не так уж и беден: у него и машина имеется – «Волга».
Галя грустно вздохнула.
– Значит, сильно Эмму Павловну любит?
– Безумно! Готов за нее и в огонь, и в воду! Ведь сколько лет уже ухаживает за ней – подумать страшно! А она – ни в какую… Да, может, для нее это и лучше: в самом деле, зачем ей этот старпер, с ее-то деньгами!
