Торнтон взял оружие наизготовку и осторожно потянул дверь на себя. По сведениям МИ-6, немцы еще не начали задействовать в обороне своих позиций заброшенные доты, но ведь оперативная обстановка на фронте меняется каждый день. Мало ли, вдруг вчера вечером сюда уже подвезли пару пушек вместе с расчетами?..
— Пусто, — констатировал он. — Прошу, джентльмены. Убежище на ночь нам обеспечено.
Лейтенант включил фонарик и осмотрел низкие своды дота.
— Польский?
— Немецкий. Здесь проходила линия обороны немцев во время Великой войны. Нас тогда и на свете не было.
— Ого, — удивился Крис Хендерсон, — боши уже дважды лезли в эти края?
— И не только лезли, но обустраивались надолго. — Торнтон рассматривал дот. — Капитальная кладка. Глядите, даже молитву не забыли.
Над пулеметным гнездом был аккуратно выбит в камне текст немецкой молитвы. Дальше значилось «A.D. 1916» и несколько фамилий.
— Ну как вам здешние края? — оживленно спросил Додд, видимо, стремясь развеять мрачное настроение в отряде. — По-моему, все в норме, не хватает разве что асфальтированных дорог и табличек «Частная собственность», а так прямо старая добрая Англия!
— Ага, и церквей не хватает, — вставил Ран.
— И пабов, где угостили бы «фиш-энд-чипс» и пивком, — вздохнул Хендерсон.
— Ладно, парни, приказываю отставить ностальгию и отдыхать, — решительно распорядился Алекс. — В охранении — Крис.
— Есть, сэр! — охотно отозвался светловолосый и голубоглазый Хендерсон.
* * *
Рота бойцов «Шума» выгрузилась из поезда недалеко от древнего белорусского города Заславль или, как его называли немцы, Заслау. Когда-то полновластным правителем здешних мест был князь Изяслав (в его честь и был назван город), а теперь Заславль был крохотным местечком, единственными достопримечательностями которого были красивый однобашенный костёл да остатки древнего вала, посреди которого возвышалась еще одна церковь.
Дауманн сразу решил взять быка за рога. Явившись в комендатуру Заславля, он показал коменданту удостоверение и бумагу, приказывающую все власти оказывать ему содействие. Комендант прочел текст и щелкнул каблуками. Его туповатое красное лицо выражало преданность и готовность к действию.
— Вчера ночью в районе Заслау был выброшен вражеский десант, — без предисловий заявил Дауманн. — Где задержанные?
— Н-но, оберштурмфюрер, я не знаю ни о каком десанте, — побледнев, залепетал комендант. — К-ко мне не поступало никаких сведений…
— Так-то вы несете службу, герр кригссекретарь! — зловеще покачал головой Дауманн. — Властью, данной мне, приказываю: немедленно перекрыть все дороги, ведущие в город, усилить патрулирование улиц и, главное, расклеить на видных местах объявления о награде за пойманного живым парашютиста.
Все это была чушь собачья, опытного диверсанта этим не обманешь, но Дауманн знал — чем больше суетишься, отдаешь приказов, чем чаще смотришь на часы и хмуришь брови, в тем более выгодном для тебя виде твою деятельность потом осветят на докладе у начальства. «Инициативный, смелый, решительный», — подумает группенфюрер Готтберг и заберет Дауманна с собой в Европу…
Выйдя на улицу, Пауль с отвращением осмотрелся кругом. Скучный, скверный городишко, дурацкий костёл… Значит, здесь живут католики, а все католики — тайные враги фюрера. Не зря им запрещено проводить свои службы.
Бойцы «Шумы» молча ожидали распоряжений. Местные жители, старавшиеся обойти строй стороной, со страхом смотрели на солдат.
— Унтер-офицеры, ко мне! — резко окликнул Дауманн, глядя в пространство. К нему торопливо подбежали Гюнтер Фишер и Харро Модер, единственные немцы в роте. К ним зачем-то присоединился и роттенфюрер Шпак.
— Вас я не звал, — холодно бросил ему Дауманн и, не обращая внимания на Шпака, приказал унтерам: — Роту разделить на три части и прочесать лесной массив к востоку от города. Десантников брать только живыми, понятно? Далеко уйти они не могли.
— Так точно, оберштурмфюрер! — хором ответили унтера.
— Выполнять!
— А я? Что делать мне, оберштурмфюрер? — жалко, заискивающе обратился к немцу Шпак.
— А вам — быть во главе вверенного вам подразделения! — гаркнул Дауманн. — Кру-гом!!!
Глава 16
Здание Минского драматического театра было окружено густой цепью солдат Белорусской Краевой обороны. Немало было и немецких военных. Они тщательно проверяли документы у разномастно одетых людей в штатском, которые по одному проходили в здание театра. На 8 часов 10 минут было назначено открытие 2-го Всебелорусского конгресса.
На фоне стремительного наступления Красной Армии — операция «Багратион» была в самом разгаре, — происходящее казалось театром абсурда. Тем не менее «конгрессмены» всерьез играли в «государственную деятельность». То, что наряду с бело-красно-белыми флагами здание театра украшали флаги со свастикой, их нисколько не смущало.
В зале театра собралось более тысячи делегатов. Правда, назвать их делегатами можно было только с большой натяжкой, так как никто их никуда не выбирал. Это были призванные играть роль «народных представителей» местные функционеры многочисленных белорусских организаций, полностью подконтрольных немцам. Больше всего в зале было учителей — 276 человек, потом шли крестьяне, служащие и рабочие.
На трибуну поднялся невысокий человек лет шестидесяти, одетый в штатский костюм. На лацкане был значок цветов белорусского национального флага. Это был президент Белорусской Центральной рады Радослав Островский — глава марионеточного белорусского «правительства».
— Граждане! — торжественно объявил он. — Второй Всебелорусский конгресс объявляется открытым. Поздравляю вас, делегаты и делегатки, как представителей белорусского народа, который собрался тут, в столице Белоруссии, для решения важных проблем будущего нашего народа и нашей Родины.
Зал зааплодировал. Президентом конгресса избрали Ефима Кипеля, в общей сложности двенадцать лет отбывшего в советских ссылках и лагерях.
— Мы собрались в чрезвычайно важный исторический момент, — заговорил он, взойдя на трибуну. — Во всем мире идет война, решается судьба народов на долгие годы. Беларусь теперь не может оставаться бездеятельной. Мы должны сами взяться за строительство своего будущего. От нашего имени позволяют себе говорить кремлевские заправилы, которые назначают опекунов, уже готовящих виселицы нашему народу. На наши земли претендуют польские паны. И вот поэтому в этот момент мы должны сказать всему миру — кто мы и чего мы хотим…
За кулисами речь Кипеля слушали двое немецких офицеров. Один из них наклонился к другому и спросил на ухо:
— Какие польские паны претендуют на их земли? Что он несет? Поляки и пикнуть сейчас не смеют!
— Пусть болтает, — успокоительно кивнул другой. — Главное, чтобы не выступал против нас.
