Бой продолжался, но, судя по всему, остатки партизанского отряда были оттеснены в глубь островка и отбивались там из последних сил. Наконец слитно грянуло несколько взрывов, и все стихло, если не считать надсадного рычания танкового мотора. «Взорвали себя гранатами, чтобы не сдаваться», — догадался Честер.
Он с трудом, шатаясь, поднялся на ноги. Выглядел Ник не лучшим образом — здоровенная ссадина, перевязанная женщиной еще ночью, снова начала кровоточить.
Тот самый немец, который убил особиста, заметил Ника, с озабоченным видом ткнул в него пальцем и что-то сказал. Именно «что-то», потому что фраза прозвучала не по-немецки, а на каком-то языке, которого Ник не знал.
К нему приблизился рослый, красивый белокурый парень, еще тяжело дышащий после боя. Судя по всему, одежду он не менял уже несколько недель. Немецкий китель был разодран в нескольких местах, испачкан кровью и грязью. На кителе — невероятно замусоленная черно-красная ленточка Железного креста 2-го класса. На плечах у парня болталось несколько советских автоматов ППШ и ППД — видимо, он подобрал их на поле боя.
— Герр обер-лейтенант? — устало спросил он по-немецки, но не так, как говорят немцы, а с явным акцентом.
— Обер-лейтенант Вильгельм Раух, — ответил Ник, следуя легенде. — С кем имею честь?
— Ваффен-оберштурмфюрер дер СС Янис Карклиньш, — так же устало назвался парень. — 15-я гренадерская латышская дивизия войск СС. Я вижу, вам здорово досталось от сталинских палачей? Сильно ранены?..
Ник попытался сообразить, что это за народ такой — латыши, и почему они воюют за немцев, не вспомнил и ответил:
— Война есть война… Спасибо вам за спасение, оберштурмфюрер! Без вас я бы пропал.
— Не стоит благодарности. Ближайшая дорога была заминирована этими скотами. Мы двинули наугад и вышли прямо на их логово.
Латыш ухмыльнулся краем рта и махнул рукой на самоходку:
— К сожалению, из транспорта можем предоставить вам только вот этот лимузин. Рекомендую ехать на броне, внутри можно свихнуться от жары.
— А куда вы направляетесь?
— В Минск, — пожал плечами латышский эсэсовец. — Куда же еще?
Пока солдаты латышской дивизии СС копали могилу и хоронили своих убитых, Карклиньш коротко рассказал Честеру о том, что его часть была спешно переброшена сначала под Невель, потом Витебск, но уже на следующий день была почти полностью разгромлена. Пока есть приказ отходить на Минск. Говорил Карклиньш медленно, тяжело, с большими паузами, а произнося слово «приказ», как-то странно усмехнулся. Видно было, что он до смерти измотан войной.
— Похоже, вы не очень-то верите в победу Великой Германии, — поддел его Ник.
Вместо ответа латыш мрачно взглянул на Честера и зло сплюнул.
Трупы убитых партизан солдаты свалили в кучу, облили бензином и подожгли…
Через десять минут облепленная людьми самоходка, по ступицу проваливаясь в болотную жижу, медленно, с натугой двинулась по заболоченному лесу. Под тяжестью брони с жалобным треском ломались и рушились молодые деревья. Качаясь на броне рядом с говорившими на непонятном языке солдатами, Ник мысленно прощался с партизанским лагерем, о котором напоминал только гигантский костер, воняющий горелым человеческим мясом…
Глава 20
Конечно, группа из семи немецких офицеров, двое из которых несли на импровизированных носилках раненого, выглядела бы на улицах Минска странновато и, вполне возможно, привлекла бы внимание не одного патруля. Но смельчакам повезло. Едва Крутиков и Плескачевский подхватили носилки с Денисеней, как центр города огласило противное завывание сирен. А на окраинах четко, злобно застучали немецкие зенитки.
— Воздух! — прокричал Соколов. — А ну бегом, ребята!
Подхватив носилки, разведчики бросились с центральной улицы на параллельную — до войны она называлась Коммунистической. Здесь было пустынно. Только девочка лет десяти в выцветшем платье бежала по тротуару, спеша в укрытие, да двое немцев тщетно пытались завести некстати заглохший мотоцикл.
— Ближайшее убежище там, герр гауптманн! — крикнул один из них, почувствовав взгляд Соколова, и махнул рукой под гору.
Гул самолетов был все ближе. На восточной окраине Минска уже рванули первые взрывы. Самолеты шли низко, не боясь вражеских истребителей, и можно было рассмотреть хищные горбатые силуэты штурмовиков «Ил-2».
— Вперед! — скомандовал Владимир своей группе. К счастью, ни один человек на ее пути больше не встретился — видимо, страх перед авианалетами у немцев был силен.
Бегом офицеры пересекли деревянный мост через узкую Свислочь и бросились в гору, к зданию театра оперы и балета. Огромный, серый, напоминавший архитектурой античный амфитеатр, он величественно высился над окружающими деревянными домишками. На другой стороне улицы выделялись еще два каменных дома — жилой, явно построенный в начале 1930-х, и двухэтажный, приземистый, старинного вида. «Это бывшая духовная семинария», — вспомнил Владимир свои бдения над картой Минска. Левее круто уходил вниз, к реке, короткий переулок.
— Давай, давай, парни, — подбадривал на бегу ребят Чёткин, — еще не хватало от своих же бомб погибнуть!
Как раз в этот момент от группы низко шедших над крышами штурмовиков отделилось двое и, круто развернувшись, пошли в атаку на оперный театр. Приглядевшись, Соколов понял, что было их целью: на крыше театра располагалась зенитная батарея. От частого лая зенитных швейцарских «эрликонов» заложило уши. Было видно, как осколки высекают искры из корпусов наших самолетов.
— Они бронированные! — с восторгом крикнул Плескачевский, на бегу следя за боем. — Хрен возьмете, гады!
От крыльев обоих «Илов» отделились внезапно огненные точки и с неимоверной скоростью и ревом рванулись к крыше театра. Мгновение — и зенитная батарея взлетела на воздух, а краснозвездные самолеты прошли в сторону Немиги.
— Реактивными снарядами били… — Лицо Денисени освещала слабая улыбка, он пытался приподняться на носилках. — Здорово!
— Пришли, — озабоченно проговорил Соколов, взглянув на ничем не примечательный с виду деревянный домишко, приткнувшийся на косогоре чуть ниже семинарии.
На стук в запыленном окне показалось чье-то испуганное лицо. Это был мужчина лет шестидесяти пяти, не меньше, с седыми, опущенными книзу усами и густыми бровями.
— Айн момент, герр официр, — пробормотал он поспешно, — сию секунду открою.
Залязгали многочисленные запоры, и вскоре хозяин, одетый в затрепанный серый пиджачок и выцветшие брюки от польского офицерского мундира, встал на пороге.
— Что угодно герру официру? — спросил он испуганно.
— Мне говорили, что у вас можно по сходной цене приобрести картофель для полевого госпиталя, — сказал Владимир слова пароля.
Лицо хозяина дрогнуло, он нервным жестом потер руки.
