«Само собой, я обратился бы к православным попам, — подумал он про себя, — если бы они не лебезили так перед наступающими красными. Никто из них рисковать за день до взятия Минска русскими не захочет, это яснее ясного. А вам, господа католики, терять нечего».
Ксёндз удовлетворенно хмыкнул.
— Мои возможности невелики, пан Латушка, — негромко произнес он. — Но что смогу, я для вас сделаю. Скажите, а какова вероятность того, что ваш дерзкий план осуществится?
— Мне оказывает поддержку одно из могущественнейших государств Европы, — усмехнулся Латушка, — которое горит желанием остановить продвижение большевиков.
— Какое же это государство?.. — Холодные глаза ксёндза, казалось, смотрели в самую душу Латушки. Он осекся и закусил губу. Нельзя же, в самом деле, признаться, что речь идет о протестантской Англии! Черт его знает, как отнесется Ватикан к такой поддержке?..
— Пока это военная тайна, — уклончиво ответил он. — С помощью этого государства и с помощью Господа Бога, — Латушка картинно взглянул в небо, — мы должны победить!
— Все в руках Божьих, — вздохнул ксёндз и перекрестился. — Аминь.
Глава 28
Во дворе, вызывавшем у Хойзера теперь исключительно неприятные ассоциации с идиотами-танкистами и коварным британцем, стоял поднятый по тревоге взвод заспанных солдат войск СС во главе с таким же заспанным унтерштурмфюрером. Он вяло козырнул Хойзеру. Двое проводников придерживали скулящих на поводках молодых овчарок.
— Доложите обстановку, — сказал Хойзер, когда они уже направлялись в район поисков, и сам поразился тому, как звучит его голос — уныло и подавленно, словно после пьянки.
— Да какая там обстановка! — махнул рукой унтерштурмфюрер. — Дернули ни свет ни заря — в квадрате Н6 работает передатчик… Полиции уже приказали оцепить район, но вы же видите, что творится в городе! И вообще, кому это все нужно?.. И так же ясно, что через пару дней здесь будут русские…
Откровенность молодого офицера СС неприятно удивила Хойзера. «А разве я сам думаю иначе?» — тут же мелькнуло в голове…
Быстрым шагом немцы спустились на улицу, до войны называвшуюся Ульяновской, и направились в глубь Ляховки — старой, застроенной кособокими деревянными домишками рабочей окраины Минска. Многие из домов были разрушены бомбежкой или сожжены. Поперек улицы стояла жидкая цепь полицейских в штатском с русскими винтовками.
— Никого нет, — вяло доложил старший. — Обстановка спокойная…
Хойзер со злобой оттолкнул его, но, сделав несколько шагов, в нерешительности остановился посреди молчаливой пустынной улицы. Какое-то нехорошее предчувствие мешало идти дальше. Солдаты топтались сзади.
— Разрешите пустить собак, оберштурмфюрер? — подсказал молодой эсэсовец.
— Валяйте, — буркнул Хойзер.
Минувшая бессонная ночь, крах так успешно и тонко задуманной операции с англичанином, угроза Клюгенау навалились на него свинцовой тяжестью. Он машинально вынул из кармана пачку греческих сигарет, присланных матерью из Лигница. Как все хорошо было спланировано!.. А что светит ему теперь?.. Перевод в вермахт и передовая?.. Хорошо еще, если на Западе, где-нибудь в Италии или Франции. А если в России?.. «Хотя, кажется, России мне уже не видать, — зло подумал Хойзер. — Это будет какая-нибудь Польша…»
— Следы, оберштурмфюрер! — ликующе заорал кто-то в отдалении.
Вздрогнув, Хойзер сунул обратно в пачку только что прикуренную сигарету.
— Что вы орете? Доложите толком!
— Марта взяла следы, оберштурмфюрер! — торопливо поправился проводник. — Здесь было не меньше восьми человек…
— Восьми? — нахмурился Хойзер. — Не многовато ли для одного радиста?
— Не могу знать. Они двинулись туда. — Проводник махнул рукой в сторону видневшегося в отдалении ипподрома.
— Так чего мы стоим? — раздраженно кинул оберштурмфюрер. — За ними!
Над Минском постепенно разгорался новый июньский день. Вовсю щебетали птицы в густых зарослях кустарника. Им не было дела до войны. И они не боялись людей в мундирах, которые, взяв наизготовку оружие, настороженно, то и дело оглядываясь, цепью шли по территории городского ипподрома. Две овчарки, туго натягивая поводки, молча тянули проводников вперед. Они были приучены не лаять, чтобы не спугнуть преследуемых.
* * *
Утомленные бессонной ночью бойцы Особого отряда НКВД крепко спали. На стреме стоял — вернее, сидел, подпирая стенку старого, полуразрушенного барака на краю ипподрома — бородач в мундире немецкого лейтенанта. Бородач тоже клевал носом, но заставлял себя бодрствовать. Хоть они и ушли из района, откуда выходили в эфир, и в нынешнем бардаке немцы вряд ли занимались радиопеленгованием, осторожность все же не помешала бы.
Легкий утренний ветер налетел откуда-то с реки и заставил бородача поежиться. А еще он принес с собой тонкий, едва уловимый запах дорогих сигарет…
Обожженный страшной догадкой, «лейтенант» осторожно выглянул в разбитое окно барака. Ипподром был оцеплен взводом солдат войск СС. Двое, видимо, командиры отделений, держали наперевес автоматы МР-40, остальные сжимали в руках карабины. Поодаль шли два офицера-эсэсовца и двое проводников с овчарками.
— Слышь, командир… — еле слышно произнес бородач, трогая за плечо стриженного ежиком «фельдфебеля». Тот проснулся мгновенно, словно и не спал вовсе, и в считанные секунды оценил обстановку.
— К бою!..
Неожиданность — великое преимущество, и бойцы воспользовались ей сполна. Одновременно ударили два автомата из разных концов барака, слитным эхом ахнули карабины. Ни одна пуля не пропала даром. Забились в предсмертном визге собаки, рухнули, скошенные огнем, восемь солдат. Остальные, мигом распластавшись на земле, открыли ответный огонь. Видимо, это были боевые парни, и внезапное нападение их не испугало, а только обозлило.
Перестрелка с обеих сторон сделалась жарче. К немцам на подмогу подоспело, топоча сапогами, человек двадцать полицейских, из местных предателей. На ходу срывая трехлинейки с плеч, они присоединились к бою. Руководил им эсэсовский офицер в чине, насколько было видно «фельдфебелю», оберштурмфюрера. Другой офицер был убит в числе первых.
Командиру отряда было ясно, что долго они здесь не продержатся. Нужно прорываться. И он крикнул, не отрываясь от автомата:
— Куликов, Плехоткин, — остаетесь тут! Остальные — делай как я!
Размахнувшись, он запустил в гитлеровцев гранату и, строча из автомата и крича что-то нечленораздельное, кинулся напролом из барака. Следом, наперебой паля, бросились остальные бойцы отряда…
Они обязательно ушли бы, если бы не паршивые немецкие гранаты, взрыватели которых рассчитаны на семь секунд. Кто-то из немцев, не растерявшись, сумел отшвырнуть гранату назад, и рванула она на пороге барака, сразу убив четверых бойцов Особого отряда НКВД и жестоко изранив тех, кто должен был прикрывать отход товарищей. Тут же рванули еще две гранаты, с которых бойцы уже сняли предохранители, готовясь к броску…
