– Так-таки кретин? – смеялась Катя. – И долго вы с ним прожили?
– Прожила! Скажите – промучилась. Что вы смеетесь?
– Простите, Юлия Михайловна, по мне трудно представить, чтобы кто-то мог вас обидеть.
Юлия Михайловна повернула рычажок репродуктора. Кончали передачу последних известий, потом диктор сказал: «Передаем сводку погоды». Раньше Катя не слушала эти передачи – в порту она ежедневно получала подробные метеосводки. Но сейчас она прислушивалась к голосу диктора: «Иркутск – двадцать три градуса, Красноярск – двадцать шесть, Новосибирск – двадцать четыре…» Холодно там.
Вечером Катя пошла в филармонию. Ее место было вторым от прохода. Крайнее кресло было свободно. Кто то подошел и сел рядом с ней. Она не оглянулась, вслушиваясь в смешанный гул настраиваемых инструментов, испытывая смутное ощущение чего-то утерянного, которое всегда охватывало ее, когда она слушала музыку.
– Разрешите посмотреть программу? – тихо попросил сосед, чуть наклоняясь к Кате.
Она протянула ему листок. Их взгляды встретились. Катя сразу узнала его.
– Здравствуйте, – сказала она.
– Здравствуйте, Катя, – ответил Мостовой.
* * *
Первое отделение кончилось. Мостовой встал, пропустил вперед Катю. Он пополнел. На нем был темный костюм свободного покроя. В черных гладко зачесанных назад волосах серебрилась седина. Карие глаза выглядели усталыми, несколько напряженными. Катя подумала, что именно этот костюм, а не военная форма – настоящая одежда Мостового, и именно эти гладко зачесанные волосы его настоящая прическа.
Не оглядываясь, Катя медленно шла в толпе, не оглядываясь, вышла из зала. Мостовой тут же поравнялся с ней.
– Неожиданная встреча! – заговорил он. – Вы давно в Ленинграде?
– С неделю, – ответила Катя, удивляясь своему спокойствию.
– Какими судьбами?
– В командировке.
– Где остановились?
– В «Астории».
– Хорошая гостиница.
– Мне удобно. Институт рядом, на улице Герцена.
– Водного транспорта, – определил Мостовой уверенным тоном человека, хорошо знающего свой город.
– Да.
Некоторое время они молча двигались в толпе, потом Мостовой сказал:
– Как странно! Вы здесь, в Ленинграде, да еще на этом концерте.
– Да, смешно.
В зале их места были боковые, и они сидели, чуть повернувшись к эстраде. Мостовому был виден Катин характерный, чуть скуластый профиль, тяжелые каштановые волосы, облегавшие стройную смуглую шею.
После концерта, подавая ей шубу, он спросил:
– Надеюсь, я вас еще увижу? Я покажу вам город.
– Заманчиво, конечно. Но это возможно только вечером. А вечером мы ничего не увидим.
– Все увидим.
– Ну что ж, позвоните мне послезавтра в восемь часов. Вероятно, я буду дома.
Юность, война… Город в затемнении, госпиталь, раненые, Евгений Самойлович… У Кати не было злого чувства к Мостовому. То, что тогда, в двадцать лет, представлялось катастрофой, теперь воспринималось спокойно. Когда-то ей хотелось отомстить Мостовому, причинить ему ту же боль, какую он причинил ей. Теперь ей было безразлично даже, что он думает о ней. Не было интереса. Чужой! Все, что в нем есть хорошего, – это его. А в Ледневе все, и хорошее и плохое, – это ее. Мостовой – прошлое, оно кончилось и никогда не вернется. Леднев – будущее. Несмотря ни на что.
Мостовой позвонил точно в назначенное время. Катя надела шубу и спустилась.
Он уверенно вел машину. Сначала они поехали по набережным Невы, затем на Васильевский остров и Петроградскую сторону. Потом к Смольному. Даты, стили, исторические анекдоты так и сыпались с его уст вместе с именами архитекторов и скульпторов.
Иногда он останавливал машину, и они выходили. Пальто его была распахнуто, шляпа съехала на затылок. Веселый, оживленный, он был еще хорош собой.
– Великолепно, – сказала Катя. – Но ведь это старый Петербург.
– Можно поехать на Выборгскую сторону, – ответил Мостовой. – Крейсер «Аврора» я вам показал… Что касается войны, то, знаете, война не оставляет памятников.
– Да, – сказала Катя, – она остается в сердцах и судьбах.
Он быстро взглянул на нее.
– Расскажите о себе, Юра, – попросила она.
– Что вам сказать? – ответил Мостовой. – Работаю в научно-исследовательском институте. Лауреат… Даже дважды, если уж быть точным. Кандидат технических наук. Собираюсь докторскую защищать. Ну, что еще? Дочери восемь лет, пошла в школу. Жена – искусствовед.
– Вот откуда такая эрудиция, – засмеялась Катя.
Они вернулись в гостиницу. Мостовой предложил зайти в ресторан.
– Устала я, – сказала Катя, – и есть не хочу.
– Ненадолго. Хоть мороженого поедим, – настаивал Мостовой.
Ресторан был полон. Между столиками танцевали девушки с моряками. Мостового здесь знали и накрыли ему отдельный столик. Он заказал мороженое и коньяк.
– Почему вы не замужем? – спросил Мостовой.
Катя усмехнулась.
– Так как-то, не пришлось. Впрочем, я еще не теряю надежды.
– У вас есть дети?
– К сожалению, нет.
Он выпил свой коньяк. Катя пригубила рюмку.
– Потанцуем? – предложил Мостовой.
– Не хочется, – ответила Катя. – Вы со своей женой познакомились после войны?
– Да.
– Ну, а что с той, фронтовой?
Он натянуто улыбнулся.
– О ком вы спрашиваете?
– Мне казалось, у вас на фронте что-то было.
– Ничего особенного не было, – сказал Мостовой.
– Вы не знаете, что с Евгением Самойловичем? Где он? – спросила Катя.
– Был здесь, в Ленинграде. Я, правда, его не видел, но после войны он был здесь.
– Вот кого бы я с удовольствием повидала! – оживилась Катя. – Такой славный, неуклюжий… Давайте съездим к нему!
Он растерялся.
– Я не сохранил его адреса… Конечно, можно через адресный стол…
Катя молча улыбалась.
– О чем вы думаете? – спросил Мостовой.
Она тряхнула головой.
– Так, ни о чем…
– Я понимаю, Катя, вы ничего хорошего обо мне думать не можете, – сказал вдруг Мостовой.
– Стоит ли нам вспоминать наши ошибки?
– Я чувствую вину перед вами.
– Я вас ни в чем не виню, – сказала Катя. – Да и тогда, если я кого-нибудь винила, то только себя. Видите ли, Юра… Дело не в том, что вы заставили меня страдать. Человек, которого я люблю, тоже заставляет меня страдать. Но он и сам страдает, я знаю. А вы слишком легко, слишком счастливо любите.
