– Что?
– Светку, новенькую. Ее ко мне посадили, она меня на день рождения пригласила. А я ее на вампирскую охоту позову. Ладно?
Свету. На охоту. Я поглядел в сторону моря. Я люблю море. За цвет. Это банально и миллион раз говорилось, но оно все время разное – так что все время кажется, что ты живешь в разных местах. Море – это как калейдоскоп, все время тебя переворачивает.
Свету на охоту.
– А что, нельзя, что ли? Почему нельзя, дядь Вить? А что тут такого-то?
– Видишь ли, Денис, – сказал я мудрым и медленным голосом. – Видишь ли, охота на вампиров – это все-таки мужское занятие. То есть женщины на вампиров не охотились никогда…
– А как же Баффи?! – перебил меня Дэн. – Она же…
Я сокрушенно покачал головой.
– Что?
– Баффи – это сказка, – сказал я. – Никакой Баффи никогда не жило вовсе. Баффи, наследники Дракулы, племянники Носферату…
Я зевнул.
– Я тебе крыльцо починю, – пообещал Дэн. – То есть мы с папой, конечно. У тебя две ступеньки прогнили.
Папа у Дэна лодырь. Года три назад мы строили гараж для глиссера, Дэн-старший скис на двадцатом гвозде, пришлось мне доделывать самому.
– Буду убирать яблоки, – пообещал Дэн.
Неплохо. Яблоки осенью проблема, иногда за ночь падает столько, что утром трудно открыть дверь. Очень не люблю их убирать. А спилить жаль – цветут долго и красиво.
– И подметать лестницу к пляжу.
Я зевнул еще шире и сказал:
– Ладно, я подумаю насчет твоей Светы. Только пусть она у родителей разрешения попросит. Она как вообще, не из пугливых?
– С парашютом прыгает, – ответил Дэн.
Я усмехнулся.
– Из стратосферы, – уточнил он.
– Ладно, – согласился я. – Но пусть она у родителей все равно отпросится.
– Хорошо, отпросится. А ты это… Не мог бы… – Дэн скорчил рожу. – Не мог бы ты немного… Постарее быть, что ли. А то ты слишком молодо выглядишь, многие не верят.
– Обойдетесь, – отмахнулся я.
– Ну, или хотя бы рванину какую надень, а?
– Это можно.
– Здорово!
Дэн снял шляпу, принялся обмахиваться. Уходить не спешил, дышал громко.
– Что еще? – спросил я. – Только ничего рассказывать не буду, сегодня я не в настроении.
– Ладно. Слышь, дядь Вить, а там это… Писатель.
– Что за писатель?
– Ну, ходит тут уже неделю. А ты что, не видел разве?
Я покачал головой.
– Я его давно заметил. Он тут у всех про тебя расспрашивает. И в столовой, и на стадионе.
– И что? Рассказывают?
– Нет, конечно. Но он липучий. Мне билет на Луну обещал.
– За что?
– Если я его с тобой познакомлю.
Дэн вздохнул.
– Очень хочешь на Луну? – спросил я.
– Хочу. У нас в классе почти все уже на Луне были, только я один нет. Знаешь, у мамы лунофобия, а я думаю, что у меня нет, хотел бы проверить…
Дэн поглядел в небо.
– Понятно, – кивнул я. – Слушай, ты не особо расстраивайся насчет Луны. Там скучно, поверь мне. Впрочем… – Я тоже поглядел в небо. – Впрочем, пожалуй, ты прав, – сказал я. – В юности надо путешествовать, это расширяет кругозор. Тут главное не продешевить. Одного билета на Луну за знакомство со мной явно маловато, проси четыре.
– Четыре? – удивился Дэн.
– Ага. Папа, мама, сестренка и ты. Слетайте на недельку, глядишь, и мама от лунобоязни излечится.
– А Филимон?
– Я думаю, Филимона тоже можно взять, Луна большая. Так что ты скажи этому писателю, чтобы приходил. Понял?
– Понял.
– Только билеты вперед возьми, нельзя доверять писателям.
– Почему?
– Не знаю. Но старые книги учат именно этому. Иди теперь.
Дэн почесался, уходить не спешил.
– А велосипед? – спросил он. – Когда ты мне его починишь?
– А отец что?
Дэн пожал плечами.
– Он не может. Он по интеллектронике специалист, а велосипед – слишком примитивная техника. А ты можешь.
– Завтра приходи, – сказал я. – После обеда. Может, починю. А теперь домой.
Дэн поволокся к себе, шурша кустами и посвистывая.
Этим же вечером я починил велосипед, на следующий день после обеда Дэн его забрал, а ближе к вечеру заявился писатель. То есть журналист, писатели пахнут чуть по-другому.
Он здорово трусил и поэтому залился страшным одеколоном, от которого у меня в голове похолодело. Долго не мог сказать, что ему от меня нужно, все мямлил и мямлил, стоял на пороге, оглядывался назад, так что мне пришлось взять все в свои руки:
– Вы хотите взять интервью?
Он начал болтать про то, что да, интервью, про то, что это интервью будет уникальным, что он добрался до меня с огромным трудом – почти три года искал, вернее, уговаривал сотрудников Института сравнительной антропологии дать мой адрес…
– Интервью – это интересно. – Я почесал подбородок. – Я уже не помню, когда в последний раз у меня брали интервью.
– Семьдесят четыре года назад, – уточнил журналист по блокноту. – Ровно семьдесят четыре года назад, это было в Сиднее. Вы тогда…
– Давайте ближе к проблематике, – оборвал я. – У вас мало времени.
– В каком смысле? – занервничал журналист.
Журналисты мельчают. Раньше приезжали серьезные мужики, волки блокнота и самописца, они готовились к интервью, как к сражению, а этот был мелкий.
– Жизнь скоротечна, – напомнил я. – Особенно ваша. Так что, пожалуй, не будем ее тратить.
– Да, давайте. Я хочу кое-что узнать…
– Может, все-таки зайдете? – предложил я.
Он постеснялся отказаться. Он, конечно, знал обо мне все. Но тем не менее ему было страшно. Я его понимал.
Мы устроились в гостиной.
Он принялся задавать вопросы. Разные. В большинстве своем глупые. Но я терпеливо на них ответил. И рассказал. Что я думаю по поводу закона о всеобщем высшем образовании, что я думаю вообще, даже что я думаю про освоение глубокого космоса, про разумных псевдоулиток, про новую книгу Стрыгина-Гималайского, еще что-то, на все это я ответил, однако журналист не собирался уходить, и я догадался, что одного интервью ему мало.
Он поелозил на стуле и сказал, что хочет написать книгу. Такую большую, серьезную и научную. Не только про меня, он уже договорился с другими последними, они дали согласие. Это очень важно, убеждал меня журналист. Это позволит взглянуть на проблему изнутри, согласитесь, за прошедшее время тема Прощения обросла невиданным количеством слухов, домыслов, откровенных фантазий, а вы, вы ведь стояли фактически у истоков.
