Я ничего не ответила, потому что у меня потемнело перед глазами, и внезапно стало ясно многое: и то, на что туманно намекал Каморин и более ясно говорил Ованесян, и то, что разумел Филипп Юрьевич под обтекаемой формулировочкой «очаровательные воительницы».
И даже то, чем могли — пусть я пока не имела оснований утверждать это наверняка, — заниматься те пятеро убитых девушек.
А главное, суть всей этой тирады высветилась перед моими глазами несколько позже.
«Готовы поставить деньги!»
Очевидно, все это, как ни старалась я сдерживаться, отразилось на моем лице, и Филипп Юрьевич сжал мою руку почти до боли и выговорил, нажимая на каждое слово:
— Не надо пугаться. Ничего страшного. В стране каждый день погибает, умирает невероятное количество людей, и никто их не спохватывается, всем плевать — и никто не считает такое отношение аморальным. А тут — просто более конкретная постановка вопроса, сулящая большие деньги, особенно тебе, с твоими-то данными!
— Значит, — тихо проговорила я, — вы предлагаете мне драться на самом деле? Насмерть? Убивать?
— Это не убийство, это — спорт, просто несколько более жестокий. Спорт всегда жесток, посмотри на спортсменов, многие из которых к тридцати годам становятся полными инвалидами, и лишь единицы доходят до вершины и зарабатывают. На одного красавчика Павла Буре, зарабатывающего миллионы, приходится сотня, а то и тысяча хоккеистов, не наживших ничего, кроме перебитых костей, выбитых зубов, сотни других травм, из-за которых здоровые парни становятся инвалидами. На одну гимнастку Алину Кабаеву, блистающую на мировой арене, тысяча девочек, сломавшихся еще в юности, прошедших через гормональную ломку и сделавшихся, не побоюсь этого слова, уродками! Так что, Елена, все зависит от взгляда на проблему. Мы с вами не будем моралистами. У нас, как в животном мире, — выживает сильнейший. И я предлагаю вам стать такой сильнейшей. Ну… дать вам время на размышление или как?
— Нэчего размишлять, — сказал Артур Даникович, — надо рэшить сейчас. А то устроил, знаешь, «Что? Где? Когда?»: время на размышление! Не надо. Сейчас пусть скажет.
Теперь мне не приходилось играть волнение и растерянность: я в самом деле была взволнованна и растерянна.
— Значит, мне придется драться… как в Древнем Риме?
— Да, — ответил Каморин.
— И убивать вот этих… с которыми я танцевала?
— Ну, не этих, других. Эти не дозрели и вряд ли дозреют, хотя при желании…
— И что, такие бои уже давно?
— Достаточно. И это неважно в нашем случае.
— А это проходит… здесь?
— Да нет, что ты, конечно, нет. «Эдельвейс» — это просто мелочь, так, бутафория, елочная игрушка по сравнению с тем, что бывает у нас на ристалище. Там крутятся большие деньги, составляются громадные пари, и если на тебя поставят значительную сумму, а ты выиграешь, то имеешь право на определенный процент от ставок, и — это зачастую сумма, даже превышающая упомянутые тут десять тысяч долларов. Одним словом — ристалище, как в древние времена. Императоры Рима ставили на бои целые состояния.
«Ристалище»… Почему-то вспомнилась та Ольга, которую я победила там, в тренажерном зале. «Ристалище»… Наверное, где-то там, в подземной Москве, приходилось бывать и Инне Малич, и Екатерине Деевой, и Петре, и Амалии… да, так. Бывать и — убивать.
— А если я откажусь? — тихо спросила я.
— Нэ советую, — отозвался со своего места Ованесян.
— Послушайся умного и уважаемого человека, — вкрадчиво произнес Каморин. — Он дурного не посоветует. Откажешься, что ж — работать у нас тебе, к сожалению, больше не придется. Оказанное доверие нужно оправдывать.
«Или смывать кровью, — подумала я про себя, — нет, ребятушки, не дождетесь. Я соглашусь. Тем более что я этого и добивалась».
— Хорошо, — тихо сказала я, — я принимаю ваше предложение. Мне, наверное, нужно будет подписать какие-нибудь документы?
Каморин взглянул на Ованесяна.
— Зачем докумэнты? — сказал тот. — Достаточно устного соглашения. Ведь ты умеешь держать слово? Вот мы и попросим тебя не разглашать ничего из того, что ты тут слышала. Понимаешь?
— Да, Артур Даникович, — тихо ответила я.
— Вот и чудесно. Филипп Юрьевич, распорядитесь выдать ей сегодняшний гонорар. Ну, скажем… — Армянин покрутил пальцем в воздухе и кивнул, — тысячу «зеленых». Ты их честно заслужила.
«Ты их честно заслужила, — повторяла я про себя, спускаясь вниз по лестнице и тупо глядя в покачивающуюся передо мной спину Каморина, — ты их честно заслужила…»
* * *
Я не думала, что меня так быстро возьмут, что называется, в прицел. Каморин в соответствии со своей фамилией завел меня в какую-то каморку, отсчитал тысячу долларов и произнес такую речь:
— Знаешь, это не так страшно, как ты думаешь. Все-таки это «гладиатор-шоу» — разновидность театрального действа, так что ничего удивительного, что актеры иногда умирают на сцене. Я-то хорошо знаю, я по образованию — режиссер-постановщик. ВГИК оканчивал. А вот не пригодилось. Знаешь ли, Лена из Днепропетровска, я ведь, прежде чем стать тем, кем являюсь сейчас, чем только не пробавлялся. Например, делал реал-шоу для бизнесменов и их жирных жен. Знаешь, как горели глаза у этих зажравшихся типов, когда мужей я переодевал в бомжей и предлагал собирать милостыню в переходах, а жен в соответствующем виде отправлял на Тверскую, и те соревновались, кто надоговаривается с клиентами на большую сумму. Обслуживать клиентов они, конечно, не обслуживали, но многие явно были не против. Если бы ты только видела, с каким видом эти хомяки подсчитывали мятые бумажки милостыни, набранные ими в переходах, и когда кто-то побеждал, радость была сумасшедшая. Один нефтяник на моих глазах отсчитал пятьдесят тысяч долларов наличными своему компаньону, который собрал в переходе, кажется, на пятнадцать или двадцать рублей больше и выиграл. Вот так отдыхает элита. Понимаешь, некоторым из богатых людей уже наскучили клубы, казино, стриптизы, яхты, бары, боулинги и все прочие составные сладкой жизни. Приелось. В Москве масса богатых, богатейших людей, которые готовы платить серьезные деньги за настоящее — понимаешь, настоящее! — шоу, а не вертелки вокруг шеста для стриптиза.
— Я понимаю, — пробормотала я.
— Да ничего ты пока что не понимаешь!.. — Каморин говорил со все возрастающим жаром, и оставалось только жалеть, что нет с собой диктофона или иного звукозаписывающего устройства. — Я поставил это гладиаторское представление по высоким стандартам мировых шоу! Ведь на Западе такое практикуется уже давно, и совсем в иных формах, чем это показывается в кино, где тупые дядьки… где тупые дядьки, накачанные до ушей и ушами тоже мускулистые, дерутся до усрачки! Не-ет… я-то знаю, я-то был во многих странах, перенимая опыт. Я был в Штатах, был в Бразилии и Колумбии, был в Мексике и Гонконге, да и в старушке-Европе, знаешь ли, там такое практикуют. «Черный тотализатор»! В это понятие вкладываются не только подковерные суммы, но и то, что предусмотрено Уголовным кодексом и все же оправдано, потому что слишком большие деньги крутятся в деле.
