— А я?
— А ты пока полежи, отдохни!
И я ударила его обутой в римскую сандалию ногой в плечо, а потом ребром ладони нацеленно ткнула в основание черепа. Благовещенский мешком растянулся на полу. Я оттащила его за ящики и забросала коробками. Вот так. Пусть полежит. Часа два он точно не очухается.
А за два часа многое может произойти…
Особенно… если учесть труп охранника у решетки эвакуационного тоннеля.
* * *
Главный зал ночного клуба «Бункер» напомнил собой помещение цирка, быть может, только не с таким высоким куполом и далеко не с таким количеством зрительских мест. Арена в виде овала была сердцем зала и самой нижней его точкой. Арена была довольно велика. В самой протяженной своей части она достигала пятидесяти метров, шириной же — поменьше, что-то около двадцати. Пять секторов VIP-лож, а других тут и не было, лепестками ромашки разбросаны вокруг арены. С любой из этих лож открывался великолепный обзор на арену, а освещение и планировка были такими, что казалось, будто все действо происходит на расстоянии вытянутой руки.
Между секторами располагались охранники, одетые в такие же тоги, что и члены клуба, дабы не нарушать общего стиля. Под просторными складками их тог не было видно пистолетов, да и не могло быть видно, потому что клубный устав запрещал проносить в пределы главного зала огнестрельное оружие.
Исключений не было ни для кого.
При желании арена могла быть легко забрана конструкциями из металлических решеток — если на арену выпускались дикие звери. Порой решетки опускались и при боях людей — так называемых боях без правил, которые особенно ценились в клубе «Бункер» и напоминали бы Женскую лигу реслинга США, если бы не летальные исходы, которыми зачастую могли закончиться поединки.
Не женское это дело.
При обустройстве зала для шоу применялись самые новые технологии. Поверхность арены, выполненная из прозрачного пластика со световодами, при желании могла приобрести любой заданный цвет или же вовсе переливаться и перетекать, подобно морским волнам. Она то вспыхивала ярко, то тускло светилась в абсолютной темноте, высвечивая лишь тела участниц будущего ристалища. Кроме того, за каждой участницей-профессионалкой закреплялось определенное прозвище и соответственно набор световых символов, которые вспыхивали на арене в момент ее выхода. По фамилиям гладиаторши именовались только в распечатках для ставок, да и то они могли быть вымышленными.
Словом, в клуб были вбуханы огромные деньги, но с тем расчетом, чтобы еще большие деньги были заработаны. Неудивительно, что ради владения таким заведением Храмов был готов на многое — на риск, на убийства, на подлог.
Я вернулась в гримерку, когда участницы группового боя «Мирмиллоны — ретиарии» уже вышли на арену. Мы не могли наблюдать за ними напрямую, пришлось ограничиться просмотром на экране двух телевизоров, установленных тут же. На один телевизор шла картинка с одной камеры, на другой — сразу с двух.
— Вон сидит Ованесян, — сказала завистливая Верка, тыча пальцем в телевизор. — Эка он сегодня вырядился! В белом с золотистым, и на голове венок из роз! Такой больше на кладбище сгодится, — добавила она шепотом.
— Эх, Верка, договоришься…
— А кто это рядом с ним? — спросила я.
На меня посмотрели, кажется, с недовольством.
— Это кто-то из его охраны. А в соседней ложе, смотрите, Храмов. Рожа какая-то у него синяя. Небось опять пил. Или это он с горя…
— С какого еще горя?
— Ну не знаю… выпивки не хватило, например.
— Он только сухое пьет. Женька рассказывала…
Камера медленно поворачивалась, скользя по лицам собравшихся. Их было человек сорок. Что и говорить, выглядели они колоритно. Взять хотя бы толстяка с одутловатым лицом, в алой греческой хламиде и с венком из дубовых листьев на голове, он с самым заинтересованным видом говорил по мобильному, а за его спиной стоял этакий Геракл в львиной шкуре, искусственной, наверное, и держал наготове второй телефон. Показали и Храмова, который неспешно пил вино из изысканной по форме амфоры. Всю античность собрали!
И тут я привстала, и рот мой приоткрылся…
Не может быть! Я неотрывно впилась в картинку и, подождав, чтобы камера автоматически вернулась обратно, глянула на человека, который вызвал у меня такую реакцию. Он сидел довольно близко к арене, кутаясь в свое белое одеяние с таким видом, словно это была не римская тога, а промокшая банная простыня.
Я не могла не узнать его даже при довольно рассеянном освещении зала, не беспокоящем глаз собравшихся. Я не могла не узнать его.
Это был он, Родион Потапович. Мой дорогой босс.
Но как он попал сюда… сюда, куда доступ строго по членским картам и по пригласительным, которые выдаются в чрезвычайно ограниченном количестве и по личной подписи распорядителя шоу Каморина Филиппа Юрьевича?
И зачем? Придя сюда, он рискует быть разоблаченным.
Ведь и Храмов, и Каморин, чья фигура мелькнула меж секторов VIP-лож и скрылась за дверью, ведущей в техническое помещение, могут узнать его. Они видели его и знают лично. Впрочем, босс ничего не делает просто так. Не думаю, что он пришел сюда, чтобы посмотреть, как проявит себя его сотрудница. То есть я.
Шоу началось.
18
Не стану описывать всех подробностей того, что происходило до моего выхода на эту роковую арену. Честно говоря, я не могла отслеживать эти подробности, да какие там подробности!.. Даже общее впечатление было весьма размытым. В голове стучали слова Родиона: «…предоставь событиям идти своим чередом. Мы уже направили их в нужное русло. Только ты уж будь предельно осторожна».
Камера, картинка с которой шла на первый телевизор, показывала действо на арене, а две остальные, попеременно дающие изображение на второй телевизор, — что происходило в зрительских секторах. Пресыщенная публика принимала шоу сначала довольно вяло, потом начала разогреваться. Но меня во всем зале интересовали только три человека: Храмов, Ованесян, мой босс. Убийца, его потенциальная жертва и… как определить роль Шульгина во всем происходящем? «Предоставь идти событиям своим чередом!»
О том, как шло кровавое шоу, я могла судить только по возгласам, раздававшимся у первого телевизора. Две или три девушки были ранены, еще одну зрители, опустив палец книзу, приговорили к смерти, и победительница вонзила клинок якобы «в грудь» побежденной. При этом арена полыхнула кровавым заревом, и «труп», с трудом сдерживающий истерический смех, унесли. Верка-завистница должна была выйти на арену со своей парой перед нами с Ольгой. Я следила за этим поединком со все нарастающим напряжением. Не верилось, что все это происходит на самом деле — в центре Москвы, в начале XXI века.
…Верка была убита.
То, что я слышала о смертях на завораживающе красивой подземной арене раньше, померкло перед простой констатацией факта: убита. Убита ради праздного любопытства жирных скучающих уродов, собравшихся здесь в эту ночь. Мне самой приходилось убивать, конечно, но чтобы так, в порядке лотереи, за деньги… нет! Да и та девушка, с которой Верка дралась в паре, ее убийца, статная белоруска из Гомеля, вошла в гримерку с каменным лицом, а потом села на стул и уткнулась лицом в сложенные перед грудью руки. Не плакала, ничего не говорила; к ней никто не подошел, все просто ждали, пока она сама выйдет из ступора.
