А потом к джипу подошел помощник «пикового». Что-то говорил ему, показывая на ворота, и возбужденно сверкал черными глазами.
Сложил Бараев телефон, уложил его в куртку и внимательно посмотрел на капитана.
– А что за люди за забором завода, уважаемый?
– А что за люди стоят перед джипом, дорогой? – в тон ему поинтересовался Антон.
Пока Бараев соображал, как второй вопрос может являться ответом на первый, опер УСБ поддал жару:
– Всем известно, что на встречи прибывают только те, кому назначено. Я послал утром своих людей посмотреть, как обстоят дела на заводе, дабы потом не пришлось наблюдать, как навстречу мне вылетает конница. И что мне сказали мои люди? Что завод запружен людьми с черными волосами и они вьют гнезда на крышах, отложив в сторону снайперские винтовки. И ты считаешь себя «законником»?
Помощник Бараева шагнул к окну и выдохнул в лицо Антону пары полупереваренного чеснока:
– Там менты в масках и камуфляже, легавый. Ты – мент.
Бараев улыбнулся. Улыбнулся и его помощник.
– Ты, кажется, сидел, Бараев? – сбивая мысли врагов в кучу, спросил Антон.
Не понял его Бараев. Не сообразил и его помощник. А Копаев потянулся пальцами к своей губе и вдруг выбросил языком изо рта блеснувшую в лучах утреннего солнца полоску стали.
– Шакал!.. – взревел Абдул-Керим, сходя с ума от ярости.
– Назад, – тихо попросил Бараев. По-русски попросил, чтобы его понял мент.
– До сонной артерии полсантиметра, бес «пиковый», – проговорил Копаев, вжимая половинку лезвия под левое ухо мирнского авторитета. – Привычки зэков – привычки ментов, Бараев. Если ты сидел, то шмонать должен был не карманы мои и не машину. А заглянуть в рот обязан был.
– Ты не выйдешь отсюда, – прохрипел, стараясь придумать что-то толковое, чеченец.
– Вот этого, слюнявого, за руль.
Посыл относился к Абдул-Кериму, и Бараев понял, что выйти отсюда можно.
– У меня рука устает, – сознался Копаев и лезвие врезалось под кожу на несколько миллиметров. – Еще минута, и она сорвется.
Боли, на удивление, Бараев не чувствовал. Лишь ощущал горячую струйку, забегающую под расстегнутый воротник рубашки. Под воротником было тепло, но ниже, куда сбегала кровь, она была тем, чем есть – липкой жидкостью.
– С этого момента – ни слова по-чеченски, – попросил Антон. – Я сижу так, что, если сзади меня ударит пуля, упаду назад. Ты понимаешь, что это значит?
Понимал Бараев, понимал. Мент не может отвалиться от него, оставив у горла руку. Рука поедет вслед за ментом.
Он приказал, и Абдул-Керим сел за руль. Приказал – завел двигатель. Включил скорость. И медленно поехал в сторону ворот. Копаев двигался взглядом вдоль площадки и вынужден был сожалеть, что у человека всего одна пара глаз. Было бы хорошо контролировать сейчас и Абдул-Керима, и Бараева, и бандитов, которые, поняв, в чем дело, разбежались по своим привычным укрытиям и готовились к бою. Единственное, что мог сейчас делать Антон, это спуститься по спинке, утягивая за собой «пикового» авторитета, чтобы оказаться вне поля зрения снайперов.
Если бы у него была еще одна пара глаз, он увидел бы гранату еще до того мгновения, как Бараев вытянул из ее запала чеку. И теперь сложилась странная ситуация. Джип стоял на выезде из ворот. Копаев держал вонзившееся в горло чеченца лезвие, а тот держал в кулаке гранату.
За спинами сидящих в джипе началась стрельба…
Тоцкий видел все.
Как произошла встреча, как обыскивали следователя Приколова, как происходил разговор в джипе Бараева. Следить за развитием самого разговора, понятно, он возможности не имел, ибо окуляры его армейского бинокля располагались от места встречи почти в пятистах метрах – в верхнем помещении водонапорной башни, снабжавшей завод водой в начале пятидесятых.
А потом за территорию вышел человек с радиостанцией в руке.
– Объект на снос, – тут же велел Тоцкий.
Приказ его был выполнен.
Лиц следователя и бандита муровец не различал, но по движению рук Бараева и спокойствию Приколова он понимал, что следователь сознательно пошел на конфликт. Значит, иного пути у него не было. Вероятно, Бараев стал пытаться подавить эго человека, прибывшего вместо ожидаемого. Стал прощупывать, зондировать его статус.
А Приколов невозмутимо шаркал подошвами по асфальту, словно пытался стереть с них приставшую коровью лепешку, и смотрел под ноги.
Он шаркает – читал Тоцкий – значит, пока все в порядке. Идет банальный предварительный зондаж. Если положит руки на голову, словно устав держать их на весу – совершенно безобидный и разбитной жест уютно чувствующего себя человека – значит, информация пошла. Если начнет разминать шею правой рукой – тревога. Если левой – срочно нужна помощь.
Что его обыщут, Тоцкий не сомневался. А потому, если Приколов при досмотре поднимет руки, лишь согнув их в локтях, – все идет по плану. Вытянет обе руки вверх – штурм.
Если на видимой территории завода начнут происходить события, не вписывающиеся ни в один из предполагаемых вариантов плана, Тоцкий обязан был начать штурм без колебаний. Что, собственно, и сделал, когда за руль джипа уселся знакомый ему Абдул-Керим.
Бандиты Бараева метнулись к укрытию, джип плавно тронулся с места, и Тоцкий все понял.
– Андрей, – закричал он в радиостанцию Дергачеву, словно от громкости его голоса зависела дальность его звучания, – пускай СОБР! Пускай СОБР, Приколов в провале!..
И площадка перед выездом с завода превратилась в набережную Мирнска, куда спешит всякий восьмого июля, в День города. Сегодня фейерверка не было, хотя звук был втрое сильнее, чем при праздновании. Из-за накренившегося забора внутрь очерченной им территории с частотой в доли секунды полетело несколько десятков гранат со слезоточивым газом и вводящие любого нормального человека в состояние делирия спецсредства под романтическим названием «Заря». Они взметнулись в небо и, ведомые верной рукой и силой тяжести, стали покрывать площадь в несколько сотен метров…
– Что будем делать, воин? – спросил Бараев, сжимая дрожащей рукой гранату и морщась от боли под ухом.
– Сидеть и молча молиться, что ни в одно из двух закрытых окон не залетит пуля, – отвечал ему Антон, которому очень хотелось стереть с виска каплю пота.
Бронированный «БМВ» чеченского авторитета был хорош. Он был снабжен стальной плитой, защищающей брюхо машины и мужское достоинство пассажиров. У него были пуленепробиваемые стекла, а в двери, капот и крылья вмонтированы листы, способные держать автоматную очередь в упор. Об осколках и говорить не приходится – что щебень на дороге, отлетающий из-под колес попутной машины.
Но Антон, когда говорил об окнах, был прав. Пассажиры в этом импровизированном танке живы, пока ни одна из шальных или прицельных не влетела в окно. Броня, она прочна с двух сторон. И если сейчас, срикошетив от стены забора, близ которого стоит джип, проскочит пуля, она окажется мухой, попавшей в литровую банку. Сидящие внутри будут встречать ее своим телом до тех пор, пока убойная сила снаряда изойдет на нет.
