Конечно, переносить ростки нужно было, только дождавшись осени: побеги окрепнут за лето, да и к новому месту любому дереву привыкать легче во время зимнего оцепенения.
Умелые руки Ганса выстрогали пару вёсел, и Португалец и Абигаль в очередное воскресенье уплыли на остров. Девочка сначала перебежала на противоположный край острова и остановилась над полузаросшей протокой.
– Там должна быть рыба, – со знанием дела сообщила она Португальцу, указывая вниз, на частые пятна открытой воды.
И действительно, в протоке вдруг послышался всплеск и по неподвижной воде побежали круги.
– А дальше-то – болото, – посмотрела за протоку Абигаль. – Во-он, только если вправо идти – лес виднеется.
– Да. Это край нашего леса, где мы с отцом дрова пилим, – только на нашем берегу. А здесь – правда болото. Осенью нужно за ягодами сходить.
Осмотрев незнакомые места, отправились выбирать участок для осенней посадки и быстро нашли.
– Прекрасный пятачок, – одобрительно кивая головой, сказал Португалец. – Камни только убрать, да в одном углу кусты срезать. Дня на четыре работы. К осени всё легко приготовим.
– А для чего кусты срезать, – удивилась Абигаль, – вон же, у края, – ровно и чисто.
– Там будет другое.
– Что другое?
– Там мы кедровые сосны посадим.
– ?
– Ну вот, видишь, поляна-то со всех сторон открыта. А вдруг пойдут студёные зимы, да с ветром? Помёрзнут яблони. А если посадим по краю сосны – они встанут, словно забор. Пушистые, плотные. Ветер сквозь них к яблоням не пробьётся. К тому же корни у сосен очень цепкие, забор выйдет прочный, и само дерево неприхотливое, да и – орехи. Зимой ничего нет слаще калёного кедрового орешка, поверь.
– А где мы возьмём семена сосен? Да и ещё когда они вырастут – а яблони – вот они, уже зеленеют.
– Сосны мы не семенами будем сажать, – опасливо оглянулся мальчишка. – А выкопаем в нашем, то есть в монастырском лесу уже подросшие маленькие деревца да и перевезём незаметно. – И, понизив голос, добавил: – Красть, однако, придётся. Но мы на время! Высеем сосновых семян да вместо выкопанных сосенок и посадим. Никто ничего не заметит.
– Никто?
– Никто.
Абигаль и Португалец постояли молча какое-то время, обдумывая в детских своих головах очень взрослые вещи.
– Скажи, Португалец, – спросила вдруг Абигаль, – а откуда тебе известно, какие у сосны корни?
– Меня разбойники пока возили, – ответил ей брат, – я разных людей встречал. Разговоры разные слышал. Знаю даже, как из ивовых прутьев сплести ловушку для рыбы. Лодка у нас есть?
– Есть.
– Вот и прекрасно. Значит, до местной рыбы мы доберёмся.
Прошло две недели, и действительно – привезли в лодке нарезанных прутьев и выплели огромную, в рост человека, ловушку для рыбы. Привязав её к берёзовому шесту, опустили в протоку, положив предварительно внутрь кусок хлеба, обёрнутого распаренной соломой – для приманки. А вот вытащить ловушку на берег Португалец не смог – столько набилось в неё рыбы. Стареющий Ганс, привезённый из деревни на помощь, вытер счастливую слёзу:
– Больше мы голодать зимой не будем. За солью вот только на ярмарку съездить…
Подростки приезжали на остров несколько раз, и освободили от камней и кустов большую поляну, и ямки для саженцев приготовили. Но не только для яблонь пришлось им землю копать. Так всегда в человеческой жизни – не могут хорошие времена идти непрерывно. Нет-нет да и вклинится в них горе горькое.
Летом позвал к себе Господь жену Ганса, мамочку Абигаль. И с дня похорон на монастырскую лесную работу уходили уже все трое, на шесть дней подпирая палкой двери осевшего от времени дома.
РАЗЛУКА
Пролетели семь лет. Девочка выросла и расцвела – красотой необыкновенной, тихой и трепетной. И вернулся к Абигаль старый враг. Одна теперь цель была у толстого сына мельника – дождаться возвращения семьи Ганса из леса, пристроиться рядом и провожать их до самого дома. Толстяк топал, сопел и молчал. Не отрывая ни на мгновение глаз, таращился на повзрослевшую Абигаль. Прогнать его было нельзя, Португалец пробовал. Толстяк просто не уходил. Не обращая внимания на окрики – шёл в двух шагах, сопел и пялил глаза, кривя мокрые губы. Бить его тоже было нельзя: он ничего незаконного не предпринимал. Лишь у калитки он вынужден был останавливаться (чужой двор – владение частное) и, вцепившись неспокойными пальцами в почернённое дождями и временем дерево, бросал в спину Абигаль:
– Всё равно я женюсь на тебе! Никуда не денешься, нищенка!
Португалец и Абигаль, едва войдя в дверь, рассыпали по домику весёлого хохоту и тем самым мгновенно вычищали из памяти мельниково нахальство. Однако стареющий Ганс не разделял их веселья. Однажды он с горечью произнёс:
– Веселитесь-ка, да с оглядкой. Тряхнёт мельник кошелем – и отдадут монахи ему Абигаль, никого и не спросят. Сынок-то его – дом себе строит, отделяется от отца. Стало быть, намерения имеет серьёзные.
– Не отдадут! – сияла чистой улыбкой Абигаль. – Не успеют!
– Это как? – не понял отец.
– А так, что я за другого выйду!
И, обняв Португальца за шею, прижалась к нему. А Ганс горько вздохнул:
– Ах, беда…
– Почему? Что за беда? – поднял глаза на него Португалец.
– А потому. Прошло много лет. Кто теперь помнит, что ты был чужаком? Ты мальчишкой пришёл к нам в семью, и для всех ты сегодня – старший сын Ганса. А она (Ганс указал на притихшую дочку) – тебе, выходит, сестра. Даже если поженитесь спехом и тайно – скажет мельник словечко, и вас, как нарушивших вечный и страшный закон – на костёр. И вся деревня придёт дровишки подкладывать.
– Но все же помнят, что я не только не родственник, а и чужестранец!
– Не вспомнят. С одной стороны – много лет вы как бы брат и сестра. А с другой – раздаст мельник всем по монетке – каждый будет кричать то, что ему надо. Сын его сам деньги и раздаст. Не пойдёшь за него – пойдёшь на костёр. Этот не пожалеет.
– Что же делать, отец? – растерянно спросил Португалец.
– А ты готов меня слушать?
– Сделаю всё, как решите.
– Тогда вот что. Отправляйся-ка жить в монастырский придел, к поварам, служкам и конюхам. И у нас больше не появляйся. Все станут спрашивать – “где, Ганс, твой сын?” Я же стану отвечать удивлённо: “не было у меня сына! Отдавали монахи в мою семью чужого купленного мальчишку – теперь вот назад забрали”. Тогда все скажут: “Ах, да, помним-помним. Он вам чужой”. И вот тогда-то мельник пусть побегает со своими деньгами! А мы к той поре сами грошик к грошику отложим, да тихо и скромно вас обвенчаем. Не плачь, Абигаль. Ему нужно уйти. Дело-то, как видишь, опасное.
