Монах склонился пониже и выкрикнул:
– А!!
Мальчик качнул головой, спасая оглушённое ухо, а монах осторожно подвёл к его груди освобождённую руку.
– Посиди так, – попросил голосом ровным и тихим.
Метнулся вдоль по тропе, несколько раз наклонился. Принёс два широких зелёных листа и пару тонких длинных стеблей. Потёр листья друг о друга, – на них выступила жирная, влажная зелень, – и залепил этой зеленью с двух сторон сквозную тёмную рану. Осторожно перемотал кисть поверх листов тонким стеблем. Связал концы в узелок. Закончив, весело произнёс:
– Теперь, малыш, идём. Я познакомлю тебя с одним моим другом.
Медленно они поплелись по тропинке назад.
– Ты, малыш, прислони больную руку к груди, а другой рукой поддерживай её снизу. Скоро услышишь тепло. Это называется – рука руку лечит. Вот, а теперь, чтобы не было больно, – ведь больно, я знаю, – мы с тобой скажем волшебные слова. Повторяй за мной…
Они медленно шли и распускали ниточку древнего проверенного заклинания:
Вот берёзовый листочек,
Словно маленький плоточек,
На волнах качается,
Боль моя кончается…
– Ты знаешь, что такое “плоточек”? – поинтересовался монах.
– Плотик? Маленький плот? – прошептал впервые ребёнок.
– Молодец! Ты говори и представляй себе: свежий зелёный листок, качается на воде, словно крохотный плот. И медленно тонет. Качается на воде, качается и тихо так опускается вниз. А с ним тонет и уменьшается боль. И вдруг – вовсе пропала!
ЧАЙ НИОТКУДА
Бэнсон шёл к ним навстречу.
– Вот это да, – проговорил озадаченно мастер. – Вот это здоровье!
И, обращаясь уже к малышу:
– Вот – мой друг. Не помню только, как звать.
– Я Бэнсон, – Носорог с трудом разлепил сухие горячие губы.
– Здравствуйте, Бэнсон. Это Филипп вас ударил. А я – Симеон.
– А я – мастер Альба. Мы будем пить чай?
– Нет воды, – сообщил, подняв личико вверх, Симеон. – Нет котелка, нет огня и нет чая.
– Лес, хороший ты мой, всё это даст. Вы посидите-ка здесь, а я кой чего поищу…
– А они ? – мальчик тревожно вскинул глаза.
– Они убежали. Навсегда.
– Ой, они очень спешили!
– Это понятно, – усмехнулся монах, и усмешка его вышла недоброй.
Вскоре он вернулся. Учащённо дыша, подошёл к сидящим в тени.
– Следуйте за мной, господа англичане! – довольно сказал монах. – Поверьте мне на слово, – нам повезло!
Альба привёл их на другую поляну. Всю в круглых камнях. Прошли ещё глубже в лес. Приблизились к большому, в рост Симеона, валуну. В одном из выступов его, сверху, была вмятина, яма. Шириной в локоть. В ней скопилась дождевая вода. Альба палочкой повыбрасывал из неё какой-то невидимый мусор, вздохнул облегчённо.
– Вот, джентльмены. И котелок вам, и вода. Теперь будете жить.
– Этот вот камень – он что, котелок? – спросил, взяв здоровой рукой Носорога за палец, озадаченный Симеон.
– Давай посидим, – отозвался после долгой паузы Бэнсон, и сел, и закрыл бессильно глаза.
Они устроились рядом, прижались друг к другу.
– Я буду смотреть, – прошептал Симеон.
Альба коричневой быстрой совой мелькал по поляне. Сволок в кучу камни, ветви, сухие смолистые сучья. Взял ветку, изогнутую в полукруг, привязал к её концу волокно верёвки. Потом волокно обернул вокруг тонкой круглой палочки, и другой конец завязал на втором сломе ветки, согнув ее в виде лука. Поставил палочку вертикально, так, что лук оказался сбоку, упёр её в сухую колоду, а верхний конец придавил плоским камнем, что держал в левой руке. Правой же потянул – повёл луком, и палочка, оставаясь на месте, завращалась, охваченная бегущей по ней тетивой. И забегал смычок, и замелькала с невиданной скоростью палочка. Скоро от нижнего её конца, из колоды, поднялся дымок. Ещё немного – и колодная труха, и сухие травинки, корчась, выдавили из себя огонёк. Альба схватил его новым, большим уже комом травы, подкормил сухой хвоей, раздул огонь.
– Последите за костром, джентльмены, – попросил мастер, обращаясь в основном к Симеону.
Наломал, набросал в огонь сучьев, закатил зачем-то в самый жар десяток небольших круглых камней и поспешно отправился в заросли. Когда он вернулся, под капюшоном светилась улыбка, а в руках был целый пук листьев, веток и травы.
– Даже ком паутины принёс, – сообщил он, доставая с груди что-то липкое, серое.
– Паутину делают паучки?
– Да, малыш, они самые. Тебе-то мы свежую рану подорожником залепили, а вот у Бэнсона рана на голове засохла. Теперь её отливать, да клочья кожи как надо укладывать, да слеплять паутиной. Очень, запомни, полезная вещь.
Костёр прогорел. Альба разложил аккуратно в ряд травы, потёр ладони над опадающим, вялым уже огнём. Выкатил из углей камень, да обернул – охватил его травяным жгутом – травы зашипели, закорчились, стали стремительно менять цвет на коричневый – да и бросил всё это в ямку с водой! Охнула, зашипела вода, взлетели от упавшего камня наверх пузыри. Немного подождав, Альба выхватил травами, как рукавицей, новый раскалённый кругляш – и в воду. И половины камней из костра не достал, – а вода уже закипела. Потянуло вдруг по поляне травяным банным духом.
– Теперь подождём немного, пусть остынет, – сказал Альба и снова ушёл.
Ушёл, доставая на ходу из-под руки спрятанный под балахоном клинок. Принёс несколько квадратов берёзовой коры. Свернул бересту в конус, расщепленной палочкой скрепил края. Вот вам и кружка…
Напоил нежданных своих пациентов невиданным чаем. Накалил новых камней и новых накипятил трав. Теперь промыл и перевязал подорожником раны. Между высоких корней огромной сосны выскоблил землю, устелил мягкими лапами еловых ветвей. Улеглись рядом Бэнсон и Симеон и тотчас уснули.
– Хорошо, Альба, – похвалил себя монах. – Теперь будут жить. Пантелеус был бы доволен.
От земли, вверх, по древесным стволам тихо полз вечер. Альба разложил три костра – два по бокам, один у спящих в ногах. (Те даже не шевельнулись.)
– Мухомора не пожалел, – улыбнулся мастер. – Снов они не увидят.
Долгая, наполненная звуками, ворочалась ночь. Три огня приплясывали подле дерева, овевали спящих теплом. Сидел и молчал возле них небольшой человек с низко опущенной головой, накрытой колпаком старого капюшона.
Симеон попискивал во сне, как птенец.
Утро проспали. Солнце приподнялось над деревьями, давно прогорели костры. Сидевший долгое время неподвижно, монах встал, вздохнул, выпростал руки из рукавов балахона. Подошёл к спящим. Склонился, внимательно осмотрел пальцы и ладошку у Симеона. Нет ни опухоли, ни красноты. “Хорошо”.
