– Канавку оставил киль шлюпки, - уверенно заявил Майкл. - Значит, ночные гости приплывали к нам вон оттуда.
Он поднял голову и стал всматриваться в лежащий неподалёку остров.
– Неужели там кто-то есть? - прижав руки к груди, с надеждой и страхом прошептала Ева, отступая к Майклу за спину.
И, словно в ответ на её слова, от острова отделилось тёмное пятнышко и стало медленно двигаться в их сторону. Шлюпка! Невесомо и до странного медленно поднимались и опускались на воду вёсла. Вихрь мыслей пронёся в головах последних пассажиров «Бофура». Страх всё отчётливее стал холодить их сердца. В самом деле, кто знает, что за люди приближаются сейчас к ним в этой неведомой шлюпке - так медленно и так неотвратимо? На окраинах мира, где нет ни полиции, ни друзей, ни хотя бы добрых соседей - лучше встретиться с ядовитой змеёй, с диким зверем - нежели встретить людей. Привезли ночью еды и огня? Так что же? Вдруг это пираты, торгующие рабами, которым выгодно, чтобы двое случайных гостей на ближайшем невольничьем рынке выглядели хорошо? А вдруг это каннибалы? Или прокажённые, страдающие от неизлечимой, прилипчивой, страшной болезни? Как тяжело ожидать…
Уже стали отчётливо слышны шлепки длинных вёсел, и шлюпка шевелилась в вялых волнах уже совсем близко - о, Боже!! Майкл испуганно сделал шаг назад, и Ева, негромко вскрикнув, вцепилась ему в плечо. В шлюпке сидели четверо гребцов - глубокие, древние старики. Такие древние, что, казалось, их бороды - это столетняя пыль, смешанная с паутиной. Иссохшие, чёрные руки их медленно, вяло, с нечеловеческим - казалось с берега - напряжением поднимали тяжёлые вёсла.
Киль лодки пробороздил песчаную отмель, костлявыми, дрожащими от напряжения руками уложили старики вдоль бортов вёсла, медленно сползли в воду, вытянули на несколько шагов чёрную, полусгнившую шлюпку повыше, на берег, а Майкл всё стоял, прикрывая Еву плечом, не решаясь не то что помочь, а даже пошевелиться.
Закрепив фал, старики, волоча по песку намокшие полы хламид, подошли, остановились в некотором отдалении, поклонились. Поклонился и Майкл и, не выдержав наступившего после этого долгой тягостной паузы, выговорил:
– Добрый день…
Очень похожие на живые скелеты старцы переглянулись, кто-то из них обронил, словно каплю мёда на сердце, родное, милое слово «Голландия!», и обратились к Майклу и Еве на не очень правильном, но всё же вполне понятном голландском. Было сказано:
– Добро пожаловать в Эрмшир, добрые люди.
– Как хорошо, что вы знаете голландский! - не сдержал изумлённого ликования Майкл.
– Мы знаем все языки всех народов, - грустно ответил говорящий на голландском «скелет».
– А разве это возможно? - полушёпотом спросила у Майкла всё ещё прячущаяся за его спиной Ева.
– О, да! - ответили ей - но не Майкл, а невесело улыбнувшийся старец. - Почти пятьдесят лет мы жили на этом острове. А собраны были со всех стран всего огромного света. Трудно ли за пятьдесят лет обучить окружающих своему языку?
– Вы обучали друг друга каждый своему языку? - заинтересованно спросил Майкл. - Но как вы собрались здесь? Кто вы?
– Многие из нас были когда-то отъявленными злодеями в мире людей. А многие состояли в должности местных тюремщиков. Теперь все мы - свободные, в пределах, разумеется, Эрмширского архипелага, люди, ожидающие завершения своего земного пути.
– Злодеи?! Тюремщики?! Здесь что же, тюрьма?
– Очень скоро вы всё узнаете, добрые люди. Мы всё вам покажем. А сейчас разрешите помимо всех прочих вопросов задать вам один, самый главный. Не встречался ли вам там, в Большом Мире, человек-великан? Высокий, худой, с белыми волосами и добрым лицом? Имя его было - Глем…
ЭПИЛОГ-ПОСТСКРИПТУМ
Никогда ещё нога женщины не ступала ни на один остров Эрмширского архипелага, и впечатления Евы от того, что открылось ей за несколько лет жизни в этом затерянном, полном невероятных тайн мире, вполне составили бы зачаровывающую читателя повесть, но автор этих строк полагает, что всё же лучше увидеть Эрмшир глазами другой девушки, непредсказуемый, изломанный и кровавый путь жизни которой приведёт её однажды сюда, - девушки-волчонка с искалеченным сердцем, ремесленника- убийцы, голубоглазой Адонии.
Конец четвёртой книги
