Гювайзен добыл из сумки несколько горстей зелёной, молодой, мелко рубленой травки и добавил её к зёрнам. Пуховые шарики метнулись и к ней и стали клевать не менее жадно и торопливо. И тот одинокий цыплёнок, похватав наскоро весенней зелени, вернулся к Ксанфии, опустился, поджав лапки, возле её башмачка и закрыл маленькие блескучие глазки.
– Спать, – пояснил стремительному взглядику Ксанфии мэтр Штокс.
Тогда она, присев, взяла жёлтый шарик в ладошки, и Гювайзен, снова перегнувшись, вынул её из загончика и поставил на ножку рядом с собой.
– Трогать нельзя, – строго пояснил он мальчишкам, потянувшимся было погладить цыплёнка. – Когда кто-то есть спать, он должен иметь для тела полный покой!
И, увидев нас с Робертсоном, снял треуголку и поклонился. Мальчишки тут же, забыв цыплят, окружили наших коней, и Чарли закричал:
– Едете искать сокровища?!
– Не совсем, – сказал я. – Просто осмотреть территорию.
Выехал к нам на сером жеребце Готлиб, и мы, к моему острому сожалению, удаляясь от стайки детишек и от живых жёлтых комочков, двинулись к посверкивающей за фермой реке.
Вольно откинувшись в сёдлах, ехали, осматривая холмы и ложбины, и полной грудью вдыхали пьянящий весенний простор. Зная, что Готлиб вечером помогает Себастьяну и Симонии в дойке коров, я предполагал осмотреть наскоро первый марш территории за фермой и после полудня вернуться. Но это предположение опрокинула неожиданная и странная встреча.
Готлиб вдруг остановил жеребца, когда мы переходили через неглубокий бегущий к реке ручей.
– Вода, – сказал он, указывая под копыта.
Мы с Робертсоном посмотрели. Да, не зря у Готлиба было матросское прозвище «Глаз». Вода в ручье была неравномерно-прозрачной. Быстро бегущие струи катили пятна и полосы желтовато-глинистой мути.
– Или зверь купается в затонце, – сообщил очевидное Робертсон, – или…
И мы, машинально прикоснувшись к притороченным за сёдлами коротким мушкетам, разом повернули коней вверх по ручью. Минут через пять Готлиб сообщил веско, негромко:
– Или не зверь.
Впереди, между небольших, но густо растущих деревьев поднимался вверх синеватый, откровенно-нахальный дым небольшого костра. Мы спешились. Готлиб хватко вытянул из чехла мушкет и протянул поводья Робертсону. Но я отрицательно покачал головой. Тогда он, послушно кивнув, протянул мушкет Робертсону, а сам взял поводья. И я вместе со своим матросом, осторожно ступая, стал пробираться сквозь заросли. Незаметно и тихо вышли на небольшой обрыв над ручьём. И вышли очень удачно. Прямо под нами, на небольшом, едва покрытом весенней травкой лужке, сидел на корточках человек и подкладывал в костёр сучья. Над костром висел закопчённый и помятый, старый, на кривой проволоке вместо дужки котелок. На другом берегу ручья, в большем, по сравнению с нашим, обрыве чернела ровным овалом нора. И вот, из неё вылез второй человек и, обернувшись в чёрный провал и что-то сказав, потащил к ручью тяжёлое, дубовое, окованное двумя обручами ведро. У воды он отсыпал немного земли из ведра в плоский деревянный лоток и, опустив этот лоток под быстротекущие струи, стал медленно наклонять его из стороны в сторону. Жёлтая муть обильно поплыла по воде.
– Моют золото, – шёпотом сказал мне Робертсон.
– Вижу… Я спущусь и заговорю… Если нападут – стреляй.
– Стрелять смогу только в воздух! У нас в стволах не пули – картечь… Вас задеть можно…
– Стреляй в воздух. Если будем мирно говорить – возвращайся к Готлибу, приведи сюда и незаметно сидите.
Я передал ему всё имеющееся у меня оружие, вышел на край обрыва и тяжело спрыгнул вниз.
Человек у костра вздрогнул и замер. И так же замер человек у воды.
– Мир вам, – произнёс я голосом как можно больше усталым. – Хлеба или кналлера кусок не найдётся?
– Беглый? – быстро спросил костровой.
– Нет. Вольный.
– А как же, – криво ухмыльнулся незнакомец. – На то и бежать, чтобы воля…
Человек у воды вытянул свой лоток, поставил на землю возле ведра и, подобравшись к пещере, что-то сказал. Я сел и даже прилёг, облокотившись, возле костра. Из пещеры выбрались ещё двое. И все четверо теперь собрались возле костра.
– Так кналлер найдётся? – повторил я.
Костровой взглянул на спутников, полез в высокий плетёный короб и действительно вынул большой чёрный сухарь. Привстав, я взял его спокойно и мягко рукой и, сжав в горсти, принялся жадно грызть.
– Ну, значит. Бог велит отобедать, – сказал долговязый, последним вылезший из пещеры, с глубоко запавшими синими глазами копатель.
– У меня как раз всё готово, – кивнул ему костровой.
– Луковый суп с нами отведаешь? – спросил меня синеглазый.
– Охотно.
И, привстав, я протянул ему руку.
– Томас.
Он в ответ протянул свою, твёрдую, как железо:
– Хью.
Чашек у них было всего четыре, и Хью мне отдал свою.
– Ешь, вольный человек. А я после.
Картофель, горох и много лука. На пустой, без масла, воде. Изумительно вкусный суп, в меру солёный и с сладким запахом дыма.
Доев, я встал, подошёл к ручью, взял пригоршню песка и чашку тщательно вымыл. Вернувшись к костру, передал её синеглазому доброхоту.
– Стало быть, тут есть зо-олото, – задумчиво протянул я. – Ну разумеется. Чего же ещё от этого имения ждать.
– Какое золото? – остро сощурился на меня Хью.
– Так вот из пещерки-то.
– Так там лиса. Забежала в дыру, мы её и откапываем. Поймаем, шкуру продадим, сала купим.
Я подтянул от костра обломок толстенной ветви, сел на него. И твёрдо и властно сказал:
– Покажи.
– Кого показать? – приподнял плечи Хью.
– Лису. И не пружинь хребет. Опасности нет. Показывай.
Он медленно прочертил меня взглядом.
– Оружия нет. Значит, не егерь. Гладко выбрит. Ботфорты стоят не меньше, чем подрощенный жеребёнок. Или всё-таки егерь?
– Какой же я егерь, если вы ещё живы?! – отчеканил я. – Давай лису.
И властно протянул руку.
Хью, покосившись на мёртво замолчавших спутников, медленно расстегнул ворот рубахи, снял висящий на шее мешочек и протянул его мне. Я взял, смотал стягивающую горло нить. Высыпал на ладонь немного золотого песку. «Крупный».
– Крупный.
Поддел пальцем и перевернул сбоку на бок небольшой, с ноготок, самородок. Аккуратно ссыпал песок в мешочек, завязал и протянул назад.
– И… Что? – спросил Хью, неуверенно держа в руке золото.
– Ничего. Спрячь.
