Куда девалось его английское спокойствие и важность? Он с ужасом смотрел на уходящие вдаль полки с разноцветными баночками, флаконами и коробками.
Если бы у Мишки была такая сестра, как Анька, он бы точно знал, куда нужно идти. Она красит волосы каждый месяц. А перед этим неделю спорит с мамой – какой оттенок ей больше пойдёт.
Я сразу углядела коробку с надписью ЛЕДЯНОЙ БЛОНД. Рядом лежала стопка специальных книжечек, в которых были приклеены ненастоящие волосы разных цветов – чтобы ты мог увидеть, как этот самый ЛЕДЯНОЙ БЛОНД будет выглядеть, когда ты им покрасишься.
Задачу по добыванию четвёртой улики мы решили в четыре действия.
Раз – я прикрыла Мишку от продавщицы.
Два – вытащила из кармана ножницы.
Три – Мишка схватил книжечку с образцами и быстро отстриг прядь волос.
Четыре – и ЛЕДЯНОЙ БЛОНД лежит в пакетике для улик.
– Вам чем-то помочь?
Продавщица подошла к нам так тихо, что Мишка чуть не уронил от неожиданности рюкзак.
Хорошо, что мы успели спрятать пакетик!
– Мы… просто выбирали краску… ээээ… для бороды её папы, – ляпнул Мишка и сделал круглые глаза.
– Жалко, что не нашли подходящей, и… мы вообще передумали, – я говорила это уже на бегу, волоча Мишку за собой и давясь от хохота.
И всю дорогу, пока мы бежали к трамвайной остановке, я представляла папу. Очень красивого – с бородой цвета ЛЕДЯНОЙ БЛОНД.
В универмаге «Подсолнух» три этажа. Там можно купить всё что угодно – купальник и нарядное платье, шубу и резиновые сапоги, шторку для ванной и футбольный мяч, игрушки, тетрадки и чемодан. А для тех, кому надоело таскать за собой чемодан с покупками, сделали кафе. Их два – на первом и на втором этаже, они даже стенками не отгорожены. Сиди себе за столиком, жуй горячие бутерброды и смотри по сторонам.
В кафе на первом этаже было пусто. Девушка в сиреневом фартуке облокотилась на высокую стойку и закрыла глаза. Кажется, ещё чуть-чуть – и она уснёт. Мы с Мишкой сели за круглый столик, разложили наши улики и стали её изучать.
– Эта нам не подходит, – покачал головой Мишка. – У неё волосы темнее. Точно не БЛОНД.
– И губы у неё не такие. – Я ещё раз посмотрела на УЛИКУ НОМЕР ТРИ, чтобы сравнить. – Ну ни капельки не похоже!
Мы встали на эскалатор и поехали на второй этаж.
Я только увидела лицо над сиреневым фартуком и сразу поняла – это она. Очень худая, с голубыми глазами, прозрачными, как ледышки. С длинными волосами цвета ЛЕДЯНОЙ БЛОНД, причёсанными волосок к волоску. Розовые длинные ногти блестели… Я почувствовала, как по спине пробежали мурашки. Она была очень холодной и очень ВЗРОСЛОЙ. Что мы ей сможем сказать?
Мишка толкнул меня в бок. Я сделала вдох и спросила:
– Простите, это ваша собака – там, у старых домов?
Густо накрашенные ресницы опустились и поднялись.
– Ну.
– Понимаете, она там лежит – и еду у нас не берёт. И не уходит ни с кем. Мы звали.
Ещё один взмах ресниц. Белая рука пригладила волосы.
– Н-н-ну?
Я так растерялась, что не могла найти правильные слова. Всё горячее и живое, что я хотела сказать, рассыпалось и замёрзло.
И тут Мишка, мой верный Ватсон, затараторил, как будто боялся, что она его остановит:
– Вы просто её заберите. Ну, отдайте кому-нибудь, её Глеб может взять… Вам нужно только прийти туда и…
Она зевнула – лениво и аккуратно, как кошка.
– Маль-чик. Не надо рассказывать, что мне нужно.
Сказала – и отвернулась.
Мы с Мишкой стояли как дураки и не знали, что делать дальше.
И тут появилась продавщица с большими блестящими серёжками.
– Эльвира… Что это у тебя тут за цирк? Прям великаны и кролики!
Мишка сжал мою руку. Ненавижу, когда на меня так таращатся! Ещё и обсуждают, как будто я глухая. А может, им кажется, что мои уши слишком высоко и я ничего не расслышу?
– А, – Эльвира махнула рукой, – детям делать нечего. Муженёк мой бывший, когда уходил, собаку оставил. То целовался с ней, с Ритой своей ненаглядной, а тут всё – не нужна. Пока в старом доме жили, ещё ничего, на улицу выпустила – она и гуляет. А я ж в квартиру переехала… Тань, вот скажи, куда мне собаку?
– Да некуда! – согласилась Таня.
– Она мне там всю мебель погрызла, – продолжала Эльвира. – Туфли новые. Сумку сожрала… кожаную.
Она рассказывала всё это спокойно, ровным, каким-то замороженным голосом. Подсчитывала неприятности, как металлические монетки.
– Я её выгнала. А она – обратно приходит. Я домой возвращаюсь – у двери сидит. Ну и чего мне делать? Я эту собаку не заводила. Так теперь – я виновата, что ли?
– Не виновата, – опять согласилась Таня. Она качала головой, и от её блестящих серёжек разбегались солнечные зайчики.
– Вы покупать что-то будете? – вспомнила о нас Эльвира. – Или покупайте, или идите отсюда. Нечего тут всё загораживать.
Она не кричала. Она вообще говорила спокойно и тихо. Но от её голоса у меня замёрзло всё в животе. Да что там в животе, замёрзли даже пальцы в зимних ботинках.
Мы с Мишкой развернулись и пошли к эскалатору. Он ехал медленно. Это была какая-то ненастоящая лестница. По настоящей можно бежать, стуча пятками, перепрыгивать через ступеньки. Настоящая лестница помнит, кто по ней бегает. А эскалатор просто тебя везёт, и ему всё равно. Как Эльвире.
В трамвае мы ехали молча. Уже зажглись фонари, но небо ещё было светлым.
От остановки мы почему-то повернули не к дому, а к парку. Перешли через дорогу, спустились к старым домам.
Ещё издалека я услышала странный звук – длинный и тонкий.
– Ау-у-у-у-у!!!
Мы стояли и смотрели на Риту. Она плакала, не открывая глаз. Наверное, ей не хотелось нас видеть.
