Излучающая синий свет веревка, извиваясь и свиваясь, будто
живая, нащупала подвижным концом шею Геральта, передвинулась под мышки,
замоталась в свободный узел. Чародейка застонала. Он был уверен, что она
заплачет. Но ошибся.
– Внимание! – крикнул сверху Лютик. – Мы
вытаскиваем вас! Нищука! Кеннет! Наверх их! Тяните!
Болезненный рывок, удушающая хватка натянутой веревки.
Йеннифэр тяжело вздохнула. Они поехали вверх, быстро, скребя животом по
шероховатым доскам настила.
Наверху Йеннифэр встала на ноги первой.
Глава 7
– Из всего обоза, король, – сказал
Гилленстерн, – мы спасли лишь фургон, не считая рубайловых телег. От
отряда осталось семеро лучников. По той стороне пропасти дороги уже нет, только
щебень да гладкая стена, насколько позволяет видеть излом. Неизвестно, уцелел
ли кто-нибудь из оставшихся, когда мост рухнул.
Недамир не ответил. Эйк из Денесле, выпрямившись, стоял
перед королем, вперив в него взор блестящих, лихорадочно горящих глаз.
– Нас преследует гнев богов, – сказал он, вздымая
руки. – Видать, согрешили мы, король. Это был священный поход, поход
против зла. Ибо дракон есть зло, да, любой дракон есть воплощение зла. Я не
прохожу безразлично мимо зла, я давлю его ногами… Уничтожаю. Как велят боги и Святая
Книга.
– Что он мелет? – поморщился Богольт.
– Не знаю, – сказал Геральт, поправляя
упряжь. – Не понял ни слова.
– Тихо, – сказал Лютик. – Я пытаюсь
запомнить, может, удастся использовать, когда подберу рифмы.
– Святая Книга гласит, – окончательно разошелся
Эйк, – что изойдет из бездны змий, дракон отвратный, семь глав и десять
рог имеющий! А на спине у него усядется дева в пурпуре и багрянце, и кубок
златой будет у нее в руце, а на челе выписан будет знак всякого и полного
распутства!
– Я ее знаю! – обрадовался Лютик. – Это
Чилия, жена солтыса Зоммерхальдера!
– Успокойтесь, господин поэт, – произнес
Гилленстерн. – А вы, рыцарь из Денесле, говорите ясней, если можете.
– Противу зла, король, – завопил Эйк, –
надобно поспешать с чистым сердцем и совестью, с поднятой главою! А кого мы
видим здесь? Краснолюдов, кои есть поганцы, рождаются в темностях и темным
силам поклоняются! Чародеев-богохульников, присваивающих себе божеские права,
силы и привилегии! Ведьмака, коий есть отвратный проклятый извращенец, противуестественное
творение. И вы еще удивляетесь, что на наши головы пала кара? Мы дошли до
предела возможного! Не надо испытывать божескую милость. Призываю вас, король,
очистить от нечисти наши ряды, прежде чем…
– Обо мне ни слова, – жалостно вставил Лютик. –
Ни слова о поэтах. А вообще-то я стараюсь…
Геральт ухмыльнулся Ярпену Зигрину, ласково поглаживающему
острие засунутого за пояс топора. Краснолюд, развеселившись, осклабился.
Йеннифэр демонстративно отвернулась, притворившись, будто разорванная до самого
бедра юбка занимает ее больше, нежели слова Эйка.
– Вы немного переборщили, милсдарь Эйк, – резко
проговорил Доррегарай. – Впрочем, уверен, из благородных побуждений. Я
считаю совершенно никчемным ваше мнение о чародеях, краснолюдах и ведьмаках.
Хотя, мне кажется, все мы уже привыкли к таким речам, все же говорить так
невежливо и не по-рыцарски, милсдарь Эйк. И уж вовсе не понятно после того, как
вы, а не кто другой, бежите и подаете волшебную эльфову веревку ведьмаку и
чародейке, которым угрожает смерть. Из сказанного вами следует, что вам скорее
следовало бы молиться, чтобы они упали.
– Черт возьми, – шепнул Геральт Лютику. – Так
это он подал веревку? Эйк? А не Доррегарай?
– Нет, – буркнул бард. – Эйк. Именно он.
Геральт недоверчиво покачал головой. Иеннифэр чертыхнулась
себе под нос и выпрямилась.
– Рыцарь Эйк, – сказала она с улыбкой, которую
любой, кроме Геральта, мог счесть любезной. – Как же так? Я – нечисть, а
вы спасаете мне жизнь?
– Вы дама, госпожа Иеннифэр, – рыцарь чопорно
поклонился. – А ваше красивое и искреннее лицо позволяет думать, что вы
когда-нибудь отречетесь от чернокнижничества.
– Чернокнижия, хотели вы сказать.
Богольт фыркнул.
– Благодарю вас, рыцарь, – сухо сказала
Иеннифэр. – И ведьмак Геральт также вас благодарит. Поблагодари его,
Геральт.
– Да меня скорее удар хватит, – ведьмак
обезоруживающе искренне вздохнул. – За что же? Я мерзкий извращенец. А моя
безобразная и лживая физиономия не сулит никаких надежд на исправление. Рыцарь
Эйк вытащил меня из пропасти случайно, только потому, что я лихорадочно
цеплялся за красивую даму. Виси я там один, Эйк и пальцем бы не шевельнул. Я не
ошибаюсь, рыцарь?
– Ошибаетесь, господин Геральт, – спокойно
отозвался странствующий рыцарь. – Никому из нуждающихся в помощи я не
отказываю. Даже ведьмаку.
– Поблагодари, Геральт. И извинись, – резко
сказала чародейка. – В противном случае ты подтвердишь, что по крайней
мере в отношении тебя Эйк был совершенно прав. Ты не можешь сосуществовать с
людьми. Потому что ты – иной. Твое участие в экспедиции – ошибка. Тебя сюда
пригнала бессмысленная цель. Поэтому будет целесообразно отделиться. Я считаю,
что ты и сам это понял. А если нет, то пойми наконец.
– О какой цели вы говорите, госпожа? – вклинился
Гилленстерн.
Чародейка взглянула на него, но не ответила. Лютик и Ярпен
Зигрин усмехнулись многозначительно, но так, чтобы чародейка этого не заметила.
Ведьмак взглянул в глаза Йеннифэр. Они были холодны как лед.
– Прошу прощения и благодарю, рыцарь из Денесле, –
наклонил он голову. – Благодарю всех присутствующих за мое
непреднамеренное и поспешное спасение. Я слышал, когда висел, как вы
наперегонки рвались мне на помощь. Прошу всех присутствующих простить меня. За
исключением благородной Йеннифэр, которую я благодарю, ни о чем не прося.
Прощайте. Мерзость по собственной воле покидает благородную компанию. Ибо вы у
мерзости уже вот где сидите! Бывай, Лютик.
– Эй, Геральт! – крикнул Богольт. – Не
разыгрывай из себя целочку. Не делай из мухи слона. К черту…
– Лю-ю-юди!
Со стороны устья ущелья бежал Козоед и несколько
голопольских милиционеров, высланных на разведку.
– Что такое? Чего он орет? – поднял голову Нищука.
– Люди… Ваши милости… – задыхался сапожник.
