– Нет. – Чародейка, приблизив лицо к зеркалу, с
помощью стеклянной палочки капнула себе что-то в глаз. – Такое заклинание
ужасно утомляет и вызывает у меня тошноту. А тебе после эликсиров холодная вода
на пользу.
Геральт не спорил. Спорить с Иеннифэр было бесполезно.
– Трудно было? – Чародейка погрузила палочку в
флакончик и капнула в другой глаз, смешно скривив рот.
– Ничего особенного.
Из-за раскрытого окна долетел грохот, треск ломаемого дерева
и голос, фальшиво, нескладно и нечленораздельно повторяющий припев популярной
непотребной песенки.
– Риггер. – Чародейка потянулась к очередному
флакончику из стоящей на столе солидной батареи, вынула пробку. В комнате
запахло сиренью и крыжовником. – Времена настали! В городе и то легко
найти работу для ведьмака. Нет нужды таскаться по пустырям. Знаешь, Истредд
утверждает, что это становится правилом. Место вымирающих в лесах и болотах существ
занимает что-то другое, какая-то новая мутация, приспособленная к
искусственной, созданной людьми среде.
Геральт, как всегда, поморщился при упоминании об Истредде.
Он уже пресытился постоянными ахами и охами Иеннифэр по поводу гениальности
Истредда. Даже если Истредд был прав.
– Истредд прав, – продолжала Иеннифэр, втирая в
щеки и веки нечто, пахнущее сиренью и крыжовником. – Посуди сам,
псевдокрысы в каналах и подвалах, риггеры на свалках, пласкуны в загаженных
рвах и стоках, прудовики в мельничных прудах. Какой-то симбиоз получается, не
думаешь?
«И гули на кладбищах, пожирающие покойников на следующий же
день после похорон, – подумал Геральт, споласкивая мыльную пену. –
Полный симбиоз. Точно».
– Да. – Чародейка отставила флакончик и
баночки. – В городах тоже можно найти занятие для ведьмака. Думаю,
когда-нибудь ты наконец осядешь в каком-нибудь городе.
«Скорее меня удар хватит», – подумал он. Но вслух не
сказал.
Противоречить Иеннифэр значило довести дело до скандала, а
скандалить с Иеннифэр было небезопасно.
– Ты закончил, Геральт?
– Да.
– Вылезай из лохани.
Йеннифэр, не вставая, небрежно махнула рукой и проговорила
заклинание. Вода из лохани вместе с той, что разлилась по полу и стекала с Геральта,
собралась в полупрозрачный шар и со свистом вылетела в окно. Послышался громкий
плеск.
– А, чтоб вас, сукины дети! – долетел снизу
сердитый возглас. – Некуда, что ли, обмылки плескать? Чтоб вас вши живьем
зажрали, чтоб вас сказило, чтоб вы сдохли!
Чародейка прикрыла окно.
– Черт побери, Йен, – захохотал ведьмак. –
Могла бы откинуть подальше.
– Могла, – буркнула она. – Да не хотела.
Йеннифэр взяла со стола светильник и подошла к Геральту.
Белая ночная рубашка, повторяющая все движения тела, делала
ее невероятно привлекательной. «Больше, чем будь она голой», – подумал он.
– Хочу тебя осмотреть, – сказала она. –
Риггер мог оцарапать.
– Но не оцарапал. Я бы почувствовал.
– После эликсиров? Не смеши. После эликсиров ты не
почувствуешь и открытого перелома, пока торчащая кость не станет цепляться за
живые изгороди. А на риггере могло быть все, до столбняка и трупного яда
включительно. В случае чего, еще не поздно противодействовать. Повернись.
Он чувствовал на теле мягкое тепло светильника, случайные
прикосновения ее волос.
– Вроде бы все в порядке, – сказала она. –
Ляг, пока эликсиры не свалили с ног. Эти смеси чертовски опасны. Ты день ото
дня постепенно убиваешь себя.
– Я вынужден принимать их перед дракой.
Йеннифэр не ответила. Снова присела к зеркалу, медленно
расчесала черные, крутые, блестящие локоны. Она всегда расчесывала волосы перед
тем, как лечь в постель. Геральт считал это чудачеством, но обожал наблюдать за
ней во время этой процедуры и подозревал, что Йеннифэр это знала.
Ему вдруг стало очень холодно, а эликсиры буквально
лихорадили его, немела шея, по низу живота ходили водовороты тошноты. Он
выругался под нос, свалился на кровать, не переставая при этом глядеть на
Иеннифэр.
Шевеление в углу обратило на себя его внимание. На криво
прибитых к стене, покрытых тенётами оленьих рогах сидела небольшая, черная как
смоль птица и, наклонив голову, глядела на ведьмака желтым неподвижным глазом.
– Что это, Иеннифэр? Откуда оно вылезло?
– Что? – повернула голову Иеннифэр. – Ах,
это? Пустельга.
– Пустельга? Пустельги бывают рыжевато-крапчатые, а эта
черная.
– Это магическая пустельга. Я ее сделала.
– Зачем?
– Нужно, – отрезала Иеннифэр. Геральт не стал
задавать вопросов, знал, что Йеннифэр не ответит.
– Идешь завтра к Истредду?
Чародейка отодвинула флакончик на край стола, спрятала
гребень в шкатулку и закрыла дверцы трельяжа.
– Иду. Утром. А что?
– Ничего.
Она легла рядом, не задув светильника. Она никогда не гасила
свет, не терпела спать в темноте. Светильник ли, фонарь ли, свеча ли должны
были догореть до конца.
Всегда. Еще одно чудачество. У Иеннифэр было невероятно
много чудачеств.
– Йен?
– А?
– Когда мы уедем?
– Не нуди. – Она дернула перину. – Мы здесь
всего три дня, а ты задаешь этот вопрос по меньшей мере трижды в день. Я
сказала, у меня здесь дела.
– С Истреддом?
– Да.
Он вздохнул и обнял ее, не скрывая намерений.
– Эй, – шепнула она. – Ты же принимал
эликсиры…
– Ну и что?
– Ну и ничего. – Она захихикала, словно малая
девчушка, прижалась к нему, выгнувшись и приподнявшись, чтобы скинуть рубашку.
Восхищение ее наготой, как всегда, отозвалось у него дрожью в спине, мурашки
побежали по пальцам, соприкоснувшимся с ее кожей. Он дотронулся губами до ее
грудей, округлых и нежных, с такими бледными сосочками, что они выделялись только
формой. Запустил пальцы в ее волосы, пахнущие сиренью и крыжовником.
Она поддавалась его ласкам, мурлыча, как кошка, терлась
согнутым коленом о его бедро.
