Престарелый тип, остро пахнущий уксусом, поразительно
вежливо и охотно подвинулся, чуть было не свалив с лавки соседей. Геральт
незамедлительно принялся за еду и мгновенно опустошил единственную тарелку, до
которой смог дотянуться. Пахнущий уксусом старик подсунул ему следующую.
Ведьмак с благодарностью и сосредоточенно выслушал длиннющую тираду касательно
теперешних времен и теперешней молодежи. «Уксусник» упорно именовал послабление
нравов «поносом», поэтому Геральту непросто было хранить серьезность.
Эсси стояла у стены, под пучком омелы, в одиночестве,
настраивая лютню. Ведьмак видел, как к ней приближается юноша в узком парчовом
кафтане, как что-то говорит поэтессе, слабо улыбаясь. Эсси взглянула на юношу,
немного скривив красивые губы, быстро произнесла несколько слов. Юноша
ссутулился и скоренько отошел, а его уши, красные, как рубины, еще долго
светились в полумраке.
– …мерзость, позор и срамота, – продолжал
«уксусник». – Сплошной великий понос, милсдарь.
– Верно, – неуверенно подтвердил Геральт, вытирая
тарелку хлебом.
– Прошу тишины, благородные дамы, благородные, значить,
господа! – крикнул Дроухард, выходя на середину залы. – Знаменитый
мэтр Лютик, хоть и немного, значить, хворый телом и притомившийся, споет для
нас знаменитую балладу о знаменитой королеве Марьенне и Черном Вороне! Он
проделает это в ответ на горячую, значить, просьбу Мельниковой дочери мазели
Биелки, которой, как он выразился, отказать не может.
Мельникова дочка Биелка, одна из наименее пригожих девушек
среди всех сидевших на лавке, покрасивела в мгновение ока. Поднялись крики и
хлопки, заглушившие очередной «понос» старичка, отдающего уксусом. Лютик
выждал, пока наступит полная тишина, проиграл на лютне эффектное вступление и
начал петь, не отрывая глаз от дочери мельника Биелки, которая хорошела от
куплета к куплету. «Воистину, – подумал Геральт, – этот сукин сын
действует эффективнее, чем чародейские кремы и мази, которые продает Йеннифэр в
своем Венгерберге».
Он увидел, как Эсси проскользнула за спинами столпившихся
полукругом слушателей Лютика, как осторожно скрылась в дверях, ведущих на
террасу. Руководимый странным предчувствием, он ловко выбрался из-за стола и
вышел следом.
Она стояла, опершись локтями о перила террасы-помоста,
втянув голову в маленькие приподнятые плечи. И глядела на покрытое рябью море,
блестевшее в свете луны и портовых огней. Под ногой Геральта скрипнула
половица. Эсси выпрямилась.
– Прости, я не хотел помешать, – сказал он скучным
голосом, думая увидеть на ее губах ту неожиданную гримасу, которой она только
что угостила «парчового юношу».
– Ты мне не мешаешь, – ответила она и улыбнулась,
откинув прядь. – Мне нужно было не уединение, а свежий воздух. Тебе тоже
мешают дым и духота?
– Немножко. Но еще больше тяготит сознание, что я
обидел тебя. Я пришел извиниться, Эсси, попробовать найти повод для приятной
беседы.
– Извиниться должна я, – сказала девушка. – Я
слишком резко отреагировала. Я всегда реагирую резко, не умею сдерживаться.
Прости и предоставь мне вторую возможность. Поговорить.
Он подошел, облокотился о перила рядом с ней. Почувствовал
пышущее от нее тепло, легкий аромат вербены. Он любил запах вербены, хотя запах
вербены и не был запахом сирени и крыжовника.
– С чем у тебя ассоциируется море, Геральт? –
вдруг спросила она.
– С беспокойством, – ответил он, почти не
задумываясь.
– Интересно. А ты кажешься таким спокойным и
сдержанным.
– Я не сказал, что чувствую беспокойство. Ты спросила
об ассоциации.
– Ассоциация – зеркало души. Мне кое-что известно об
этом, я – поэт.
– A y тебя, Эсси, с чем ассоциируется море? –
быстро спросил он, чтобы покончить с рассуждениями о беспокойстве, которое
чувствовал.
– С вечным движением, – не сразу ответила
она. – С переменой. И с загадкой, с тайной, с чем-то, чего я не схватываю,
что могла бы описать тысячью способами, тысячами стихов, так и не дойдя до
сути, до сущности. Да, пожалуй, именно так.
– Стало быть, – сказал он, чувствуя, что вербена
все сильнее действует на него, – то, что ты ощущаешь, – тоже
беспокойство. А кажешься такой спокойной и сдержанной.
– Я и не спокойна, и не сдержанна, Геральт.
Это произошло неожиданно, совершенно неожиданно. Жест,
который он сделал и который мог быть лишь прикосновением, легким прикосновением
к ее руке, переродился в крепкое объятие. Он быстро, хоть и не грубо, привлек
ее к себе, их тела порывисто, бурно соприкоснулись. Эсси застыла, напряглась,
сильно выгнула тело, крепко уперлась руками в его руки, так, словно хотела
сорвать, сбросить их с талии, но вместо этого только крепче схватила их,
наклонила голову, раскрыла губы.
– Зачем… зачем это? – шепнула она. Ее глаз был
широко раскрыт, золотой локон опустился на щеку.
Он спокойно и медленно наклонил голову, приблизил лицо, и
они вдруг сомкнулись губами в поцелуе. Однако Эсси и теперь не отпустила его
рук, стискивающих ее талию, и по-прежнему сильно изгибала спину, стараясь не
соприкасаться телами. Оставаясь в такой позе, они медленно, словно в танце,
кружились. Она целовала его охотно, смело. И долго. Потом ловко и без труда
высвободилась из его рук, отвернулась, снова оперлась о перила, втянув голову в
плечи. Геральт неожиданно почувствовал себя отвратительно, неописуемо глупо.
Это ощущение удержало его от того, чтобы приблизиться к ней, обнять ссутулившиеся
плечи.
– Зачем? – спросила она холодно, не
поворачиваясь. – Зачем ты это сделал?
Она глянула на него краешком глаза, и ведьмак вдруг понял,
что ошибся. Неожиданно понял, что фальшь, ложь, притворство и бравада завели
его прямо в трясину, где между ним и бездной будут уже только пружинящие,
сбившиеся в тонкий покров травы и мхи, готовые в любую минуту уступить,
разорваться, лопнуть.
– Зачем? – повторила она.
Он не ответил.
– Ищешь женщину на ночь?
Он не ответил.
Эсси медленно отвернулась, коснулась его плеча.
– Вернемся в залу, – свободно сказала она, но его
не обманула эта легкость, он почувствовал, как она напряжена. – Не делай
такой мины. Ничего не случилось. А то, что я не ищу мужчины на ночь, не твоя
вина. Правда?
– Эсси…
– Возвращаемся, Геральт. Лютик уже бисировал дважды.
Теперь моя очередь. Пойдем, я спою…
Она как-то странно взглянула на него и, дунув, откинула
прядь с глаза.
