– Ты шла следом за мной, – сказал он. – А
догнала других, тех, с которыми я встречался на пути. Почему? Важно было, чтобы
я остался один, верно? Чтобы наконец испытал страх. Признаюсь тебе. Я всегда
тебя боялся, всегда. Не оглядывался из-за страха. Из-за боязни увидеть тебя
идущей следом. Боялся всегда, всю жизнь, вся моя жизнь прошла в страхе. Я
боялся до… сего дня.
– До этого дня?
– Да. До этого. Вот мы стоим лицом к лицу, а я не
чувствую страха. Ты отняла у меня все. Даже страх.
– Почему же тогда твои глаза полны ужаса, Геральт из
Ривии? Твои руки дрожат, ты бледен. Почему? Неужто так сильно боишься увидеть
последнее, четырнадцатое имя, выбитое на обелиске? Хочешь, я скажу тебе, как
оно звучит?
– Не надо. Я знаю его. Круг замыкается, змея погружает
зубы в собственный хвост. Так должно быть. Ты и это имя. И цветы. Для нее и для
тебя. Четырнадцатое имя, выбитое в камне, имя, которое я произносил среди ночи
и при свете солнца, в холод, жару и дождь. Нет, я не боюсь произнести его
сейчас.
– Ну так произнеси.
– Йеннифэр… Йеннифэр из Венгерберга.
– А цветы для меня.
– Давай кончать, – с трудом проговорил он. –
Возьми меня за руку.
Она встала, подошла, он почувствовал исходящий от нее холод,
резкий, пронизывающий холод.
– Не сегодня, – проговорила она. –
Когда-нибудь – да. Но не сегодня.
– Ты взяла у меня все…
– Нет, – прервала она. – Я ничего не забираю.
Я только беру за руку. Чтобы никто не был в такую минуту одинок. Один в тумане…
До свидания, Геральт из Ривии. До встречи. Когда-нибудь.
Он не ответил. Она медленно повернулась и ушла. Во мглу,
которая неожиданно затянула вершину Холма, во мглу, в которой исчезло все, в
белую, мокрую мглу, в которой растворились обелиск, лежащие у его основания
цветы и четырнадцать высеченных на нем имен. Не было ничего – только мгла и
мокрая, блестящая от росы трава под ногами, трава, которая пахла дурманяще,
тяжело, сладко, до боли в висках, до забытья, усталости…
– Господин Геральт! Что с вами? Вы уснули? Я же
говорил, вы еще слабы. Зачем было лезть на откос?
– Я уснул, – протер лицо рукой ведьмак. –
Уснул, надо же… Ну ничего, Йурга, жара…
– Да уж печет – не продохнешь… Надыть ехать, господин.
Пошли, я помогу вам спуститься с кручи.
– Да нет, ничего…
– Ничего, ничего. А что ж тогда качаетесь? На кой хрен
лезли в гору в такую жарищу? Приспичило имена прочитать? Так я мог вам их и без
того перечислить. Ну что с вами?
– Ничего, Йурга… Ты действительно помнишь все имена?
– Само собой.
– Давай-ка проверим, как у тебя с памятью… Последнее.
Четырнадцатое. Какое?
– Ну и невера. Ни во что не верите. Проверить хотите,
не вру ль? Я же сказал, эти имена у нас каждый ребенок знает. Последнее,
говорите? Ну что ж, последнее – Йойоль Гретхен из Каррераса. Может, знали?
Геральт отер запястьем веки. И глянул на менгир. На все
имена.
– Нет. Не знал.
Глава 8
– Господин Геральт?
– Да, Йурга?
Купец наклонил голову, некоторое время помолчал, накручивая
на палец кончик тонкого ремешка, которым приводил в порядок седло ведьмака.
Потом легонько ткнул кулаком в спину державшего вожжи парня.
– Садись на запасную, Поквит. Я повезу. Садитесь ко мне
на козлы, господин Геральт. А ты чего возле телеги околачиваешься, Поквит? А ну
давай скачи вперед! Нам тута поговорить надыть, твои уши нам ни к чему!
Плотва, следовавшая за телегой, заржала, дернула постромки,
видимо позавидовав кобыле Поквита, галопом пошедшей по тракту.
Йурга чмокнул, слегка тронул коней вожжами.
– Да, – сказал он, немного помешкав, – дело такое,
господин… Я обещал вам… Тогда на мосту… Поклялся… Дал обет…
– Не надо, – быстро прервал ведьмак. – Не
надо, Йурга.
– Надо, – резко сказал купец. – Мое слово не
дым. То, что я дома застану, а чего не ожидал, будет ваше.
– Прекрати. Ничего мне от тебя не надо. Мы квиты.
– Нет уж, господин. Ежели я чего такое в дому застану,
сталбыть, это Предназначение. А если над Предназначением посмеяться, ежели
соврать – оно строго покарает.
«Знаю, – подумал ведьмак. – Знаю».
– Но… господин Геральт…
– Что, Йурга?
– Ничего в доме я не застану такого, чего б не ожидал.
Ничего и уж наверняка не то, на что вы рассчитывали. Господин ведьмак,
слышь-ка, Златулина, моя жена, боле детей после остатнего иметь уже не может, и
уж чего-чего, а ребеночка-то дома не будет. Похоже, здорово вы маху дали.
Геральт не ответил.
Йурга тоже замолчал. Плотва снова фыркнула, дернула мордой.
– Но у меня двое сынов, – вдруг быстро проговорил
Йурга, глядя вперед, на тракт. – Двое здоровых, сильных и неглупых. Ведь
должен же я их куда-нито со временем определить. Один, думал, со мной по
купецкому делу пойдет, а другой…
Геральт молчал.
– Что скажете? – Йурга повернул голову, взглянул
на него. – Вы потребовали на мосту поклясться. Вам нужен был пацан для
вашего ведьмачьего дела, ведь ничто другое. Так почему ж этот ребенок
обязательно должен быть нежданный? А жданный быть не может? Двое у меня, один,
сталбыть, пусть на ведьмака учится. Дело как дело. Не лучше, не хуже…
– Ты уверен, – тихо отозвался Геральт, – что
не хуже?
– Защищать людей, – прищурился Йурга, – жизнь
им спасать – какое это, по-вашему, дело, плохое или доброе? Те четырнадцать на
Холме? Вы на том мосту? Что делали – добро или зло?
– Не знаю, – с трудом проговорил Геральт. –
Не знаю, Йурга. Порой мне кажется, что знаю. А в другой раз – сомневаюсь. Ты
хотел бы, чтобы твоего сына мучили такие сомнения?
– Пусть мучают, – серьезно сказал купец. –
Пусть бы мучили. А Предназначения своего никто не минует.
Ведьмак не ответил.
