Ронни сразу же выбрал Арлен, но Мэй ее решительно забраковала. В жизни хватает проблем и без чужих детей. Поэтому он отправил Шейле и Джине письма, подписанные только инициалами «Р. Д.», в которых предлагал им встретиться в том случае, если их не смущает отсутствие у него машины. На этот раз откликнулась только Шейла. Она не вложила в письмо фотографию, а свою внешность описала очень скупо («Одинокая белая женщина, 29. Стройная»), поэтому в тот момент, когда раздался звонок в дверь, беспокойство в комнате уже достигло пика.
— Надеюсь, она не совсем обезьяна, — пробормотал Ронни, неторопливо поднимаясь с дивана и туша сигарету. — Я не собираюсь болтаться по городу с обезьяной.
* * *
— Познакомься, мама, — сказал Ронни. — Это Шейла.
Мэй была приятно удивлена. Девушка оказалась хоть и не красавицей, но довольно привлекательной брюнеткой среднего роста в розовом платье без рукавов. У нее была вполне приличная фигура, правда, бедра и лодыжки немного полноваты, но Мэй не стала придираться. В целом Шейла была настолько же «стройной», насколько Ронни — «привлекательным». Вдвоем они смотрелись вполне симпатично.
— Очень рада с вами познакомиться, — улыбнулась Мэй.
— Здравствуйте, — откликнулась Шейла.
Мэй хватило одного этого слова, чтобы понять, что с девушкой что-то не в порядке. Отчасти дело было в голосе — невыразительном и вялом, как будто она говорила сама с собой, отчасти — в пустом взгляде, устремленном на стену. И сумочку свою она как-то странно и судорожно прижимала к животу, словно боялась, что сейчас ее начнут отнимать.
— Вам не холодно? — вежливо поинтересовалась Мэй.
— Холодно? А что? Разве вам холодно?
— Нет. Но я подумала, может, вы замерзли?
— В середине лета? — Шейла нервно рассмеялась. Ее глаза бегали по комнате, ни на чем не останавливаясь. — С чего мне мерзнуть?
Бедная девочка просто насмерть перепугана, подумала Мэй. Может, она узнала его по фотографиям? Но когда Ронни опустился на диван, девушка спокойно присела рядом с ним, словно они были старыми знакомыми.
— Чем вас угостить? Может, немного вина? — предложила Мэй.
— Воды, если можно, — попросила Шейла. — Я сейчас пью лекарство, от которого все пересыхает во рту. Я, когда говорю, даже слышу, как хрустит слюна.
Ронни моргнул и изобразил на лице крайнее отвращение. Мэй строго взглянула на него. Шейла мило улыбнулась:
— А когда просыпаюсь утром, мне кажется, что я на ночь съела целый тюбик клея.
— Я сейчас же принесу вам стакан замечательной холодной воды, — пообещала Мэй и ушла на кухню.
Она решил не спешить, чтобы дать им возможность получше познакомиться, но никаких голосов из гостиной не доносилось. Вернувшись, Мэй обнаружила, что Ронни и Шейла сидят неподвижно и молча смотрят в стену, как будто незнакомцы, ожидающие одного автобуса.
Это же свидание, хотелось крикнуть ей. На нем полагается разговаривать друг с другом.
Она отдала один стакан Шейле, другой — Ронни. Девушка выпила воду одним жадным глотком.
— Как вы добрались, дорогая? Наверное, пришлось стоять в пробках? — спросила Мэй и быстро взглянула на Ронни, будто говоря: «Ну, видишь? Это совсем нетрудно».
Шейла недоуменно таращилась на нее:
— Простите?
— Я спрашиваю, как вы доехали? Без пробок?
— А! — Она кивнула, но как-то неуверенно. — По-правде говоря, я не заметила.
Ронни покрутил левым пальцем у виска, намекая на то, что девушка немного не в себе.
Он знал, вдруг подумала Мэй. Он понял все по ее письму. У Ронни какое-то особое чутье на такие вещи. Мэй поежилась от нехорошего предчувствия.
— Ну, пошли, пожалуй, — Ронни потрепал Шейлу по колену. — Чего тянуть?
Мэй проводила их до двери и в последний момент ущипнула его за локоть.
— Не вздумай обижать ее, — прошептала она.
Ронни скрестил руки на груди и отшатнулся, словно оскорбленный подобным предположением:
— Когда я кого обижал, мамуля?
* * *
Все случившееся после ресторана оказалась для Шейлы полной неожиданностью.
Конечно, она понимала, что свидание получилось неудачным, а дорога домой — еще хуже. Р. Д. всю дорогу мрачно молчал на пассажирском сиденье, нервно щипал себя за черные волоски на запястье, и Шейле казалось, что он излучает какую-то злую беспокойную энергию. Но потом, когда до его дома оставалось всего два квартала, он вдруг заговорил отрывистым и неожиданно властным тоном:
— На следующем перекрестке поверни налево.
Она подчинилась, не успев подумать, и скоро они оказались на небольшой темной парковке у какого-то здания, кажется у начальной школы, судя по детской площадке с качелями, которую она разглядела в свете фар. У качелей были специальные сиденья с отверстиями для ног, для того чтобы малыши не могли упасть. Еще Шейла заметила пластиковую горку с закругленными бортиками, раскрашенную в веселые цвета. Земля вокруг нее была покрыта каким-то мягким пористым материалом, похожим на резину. Все это нисколько не напоминало те площадки, на которых она играла в детстве: ржавые перекладины, торчащие из растрескавшегося асфальта, жестяные горки, которые быстро раскалялись на солнце, с острыми углами и торчащими болтами.
— Все сейчас стали такими осторожными, — заметила Шейла.
Р. Д. взглянул на нее, словно на инопланетного пришельца, и она даже подумала, что у нее что-то случилось с речью — может, она проглатывает слова, или говорит слишком быстро, или, наоборот, слишком медленно.
— Выключи фары, — приказал он.
* * *
Когда-то давно Шейла любила болтать и умела поддерживать беседу, и у нее были друзья. Она хорошо помнила, как они с подругами сидели в школьной столовой и хохотали над какими-то глупостями. И потом в колледже они с соседками не спали по полночи, делились секретами, хихикали по поводу секса и пытались найти смысл жизни.
Теперь все было иначе. Проклятые лекарства затуманивали мозг, и все события происходили как будто в отдалении и за полупрозрачной занавеской. А если она переставала принимать таблетки, действительность, наоборот, придвигалась слишком близко, делалась нестерпимо яркой и давила на нее так, что становилось трудно дышать. В итоге прошлой осенью она опять оказалась в больнице. Жаль, что ей так и не удалось найти чего-нибудь среднего — такого лекарства, от которого мир не становился бы расплывчатым, а английский язык не начинал казаться иностранным.
В самом начале обеда они с Р. Д. еще с трудом пытались отыскать какую-нибудь общую тему для беседы. Но о чем они могли говорить? У обоих не было работы. Музыка и спорт его не интересовали, путешествия, кажется, тоже.
— У меня нет ни гроша, — заявил он. — Куда я могу поехать?
