Бетти проговорила это совершенно просто, и Мод, по-видимому, нисколько не удивилась.
– Скажите ему, что я ожидаю его здесь.
Оставшись одна, она посмотрелась в каминное зеркало без всякого кокетства, просто по привычке светской женщины, которая в первый раз в этот день предстанет глазам мужчины, все равно будь это брат или старый друг.
Спустя минуту, другую, на пороге маленького салона появился Жюльен Сюберсо; ему было не более тридцати лет, одет он был очень изысканно, высокого роста, сильный и худой, лицо матовое, почти без усов, но с прелестными темными, несколько длинными волосами, спускавшимися на воротничок. Это неправильное лицо с узким подбородком, тонкими губами, строгой формы носом, было бы почти сурово, если бы не озарялось прекрасными светло-голубыми глазами, нежными и с выражением нерешительности, как у женщины.
Мод обернулась и окинула его тем восторженным взглядом влюбленной, которая с удовольствием видит, что любимый человек и на этот раз так же изящен и красив, как раньше.
Он взял протянутую ему руку и почтительно поцеловал.
– Здравствуйте, мадемуазель!.. Как ваше здоровье?
Беглым взглядом он оглядывал салон и соседнюю комнату.
– Здесь никого нет… – проговорила вполголоса Мод.
Тогда он привлек ее к себе, прижал, расцеловал шею, глаза, щеки, пока губы их не встретились и не слились в продолжительном жарком поцелуе.
Наконец, они оторвались друг от друга.
Мод, с немного зардевшимся лицом, подошла к зеркалу и поправила волосы и несколько сбившиеся складки корсажа. Сюберсо опустился в кресло возле письменного стола и молча любовался ею.
Она стояла рядом с ним, опираясь о спинку кресла.
– Мод!.. дорогая Мод!.. – шептал в порыве страсти молодой человек.
Она смотрела ему прямо в глаза и тихо, но внятно, едва, шевеля губами, проговорила:
– Я люблю тебя!
В эту минуту с её глаз, со всего лица и всей фигуры слетел тот неопределенный ореол девственности, который окружал ее, пока она писала за этим столом в присутствии матери. Теперь она казалась женщиной, с пламенем в глазах и какой-то покорностью в позе, изобличавшей девушку, знакомую с прелестью мужской ласки.
Жюльен отвечал:
– Я жаждал услышать это от вас… я так скучал с нашей последней встречи у Реверсье.
Она села в кресло и, устремив на него нежный взгляд, сделавшийся теперь ясным, спросила:
– Опять проиграл?
– О, нет… Наоборот… Вот посмотрите, что я сделал за ночь.
Он извлек из внутреннего кармана длинного редингота, узкого в талии и широкого в груди, и показал пачку скомканных банковых билетов.
– В «Рю Ройяль»? – спросила Мод.
– Нет, в «Дё Монд», с Аарона.
– С Аарона? Это уже лучше! Однако, вы все-таки виноваты, вы обещали мне…
Сюберсо равнодушно махнул рукой.
– Ба! Что за беда!.. хуже, чем теперь, мне не будет; а ведь надо же мне жить… Да к тому же игра отвлекает меня от моих проблем.
Она взяла его за руку и с улыбкой спросила:
– Кого же вы хотите забыть? Меня?
– А что? Это возможно? – ответил молодой человек, отводя руку, но тотчас затем прибавил:
– Ох, простите меня… Мне что-то скучно сегодня и нервишки шалят… Вы причиняете мне так много огорчений.
Мод вопросительно смотрела на него; он продолжал:
– Да, вы причиняете мне много печали; похоже, вы не принадлежите мне более: я перестал ощущать вас своей…
Молодая девушка молча, взглядом указала ему на место, где они только что так жарко обнимались, и от этого напоминания Жюльена бросило в дрожь.
– Все упреки да попреки… Однако, вам известно, я делаю, что могу, уверяю вас.
Сюберсо, несколько успокоенный, опустил голову.
– Так давно, давно вы не приходили, – простонал он негромко, точно боялся, что слова его услышит та, к кому они относились.
И действительно, Мод порывисто встала, глаза ее затуманились, лоб наморщился, на лице выступило страдание, как в ту минуту, когда мать говорила ей о стразовой эгретке.
Жюльен уже стоял около нее с горячей мольбой:
– О, не сердитесь на меня, Мод… Я знаю, что вам это неприятно, но я не в силах молчать… Вся моя жизнь в этом воспоминании, в этих двух свиданиях… Клянусь вам, если бы мне сказали: «она еще раз придет к тебе, пробудет один час, как те два раза… а после этого тебя немедленно убьют», я согласился бы и благословил бы моих убийц… Вот как я люблю вас, моя Мод!
Она, по-прежнему стояла, облокотившись о камин, и слушала его. Он продолжал прерывающимся голосом:
– Особенно тот раз… помнишь твой последний приезд ко мне… 3-го января. Как ты хороша, Мод, я ничего в своей жизни не видел лучше тебя… И ты не хочешь более прийти ко мне?
Она медленно повернулась:
– Ты несправедлив! Разве я не принимаю тебя здесь, сколько тебе вздумается? Разве за нами здесь следят? Не остаешься ли ты в моей комнате, сколько тебе хочется? Мама перестала видеть в этом что-нибудь особенное, и наша прислуга хорошо вышколена.
– Нет, – возразил Сюберсо, – это совсем другое, здесь или у меня. Ты говоришь, что прислуга ваша вышколена, за себя я, кажется, ничего не боюсь, смеюсь над пулей и ударом шпаги; но меня смущают эти угрюмые лица Жозефа и Бетти… Твоя мать слепа, она ничего никогда не увидит, но, тем не менее, мне неловко входить к ней, и я доволен, когда не застаю ее. А Жакелин?
– О, Жакелин… ребенок.
– Который все видит и умеет показать нам это.
Мод подошла к Жюльену и протянула губы для поцелуя.
– Я тебя люблю… Разве этого не достаточно… Неужели, тебе необходим мещанский комфорт в любви? Взгляни на меня: неужели не стоит немного пострадать ради того, чтобы обладать мной?
Жюльен проговорил печально:
– Ты никогда не принадлежала мне.
– Не говори так. Это неблагодарно с твоей стороны. Ты дурно любишь меня. Я отдала тебе все, что могла.
– Скажи только, что придешь еще, – проговорил он.
– Куда?
– На улицу Бом. Ко мне…
Она сделала нетерпеливое движение:
– Опять! Да я же сказала тебе, что за мной следят. Эта противная Учелли, от которой ты отказался… Она ненавидит меня за то, что ты любишь меня… Я уверена, она выслеживает меня со своей итальянкой. Ты смеешься? Но, ведь, тебе известно, что я не девчонка и из-за пустяков не стала бы беспокоиться. Оба раза, что я была у тебя, она знала или, по крайней мере, догадывалась.
– Я сменю квартиру.
– Нет, не стоит; положись на меня, дай устроить так, чтобы нам можно было чаще и удобнее видеться, а пока нужна пауза. Сейчас я, больше чем когда-либо, должна быть осторожна.
