Я вошел и тотчас же увидел Люси. Она показалась мне застенчивой и несколько провинциальной, но хорошенькой, как мечта.
Я заговорил с нею свободно и уверенно. Положим, я и раньше всегда держал себя свободно, но раньше это давалось мне с трудом, и я внешней развязностью только маскировал свое настоящее стеснение, тогда как теперь я действительно чувствовал себя совсем свободно и в этой уверенности даже проскальзывал легкий оттенок мужского превосходства.
За обедом я был очень разговорчив, находчив и весел, дядюшка де Тенси подавал мне блестящие реплики, а серебристый смех Люси подзадоривал меня и приятно щекотал мое самолюбие.
Тетушка была в восторге. За десертом она нагнулась ко мне, поцеловала меня в щеку и ласково шепнула:
– Ты удивительно мил!
Это доставило мне такое удовольствие, точно я услышал признание в любви молоденькой и хорошенькой женщины.
Я взглянул на Люси де Префонтэн, и мне показалось, что она на этот счет была одного мнения с моей почтенной воспитательницей. Она, улыбаясь, пристально смотрела на меня своим красивым удивленно вопрошающим взглядом; по-видимому, она находила меня много интереснее прежнего.
Я продолжал непринужденно болтать, чувствуя, как между нами невидимо устанавливается электрический ток. Но странное дело: сознавая это, я смотрел на Люси и в то же время страстно и напряженно думал о Мадлен, мысленно представляя себе ее пленительный, обольстительный образ. Какой-то внутренний голос нашептывал мне: «Какое дивное ощущение чувствовать себя печальным в двадцать два года из-за сердечного разочарования! А, кроме того, дивно сознавать себя двадцатидвухлетним молодым человеком, только что вступившим в жизнь! Все чудесно и отрадно, все – и бездушная жестокость Мадлен Делесталь, и маняще нежная улыбка такой прелестной вдовушки, как Люси де Префонтэн».
Послеобеденный кофе пили на террасе. Было тихо и тепло, на небе вырисовывался серп молодого месяца. Вся природа отдыхала, готовясь к ночному покою.
– Как тихо! – мечтательно промолвила Люси де Префонтэн. – Вот хорошо бы пройтись теперь по парку, спуститься к реке!.. Я люблю смотреть, как лунный свет, дробясь, отражается в воде.
– Вы не боитесь, что вам будет холодно у воды? – спросила тетушка.
– О, нет!
Водворилось молчание, нарушаемое легким посапыванием дядюшки, который, кажется, единственный не понимал мыслей окружающих.
– Филипп, – сказала тетушка, – ты бы не проводил мадам де Префонтэн… А мне что-то свежо, да и твоему дядюшке вредна речная сырость… Мы лучше вернемся в комнаты. Люси, дитя мое, накиньте-ка на всякий случай мою накидку!
Пухленькая ручка вдовушки проскользнула под подставленную мною руку, и мы пошли к террасе, спускающейся к реке.
Я небрежно изрек несколько банальностей о прелести тихого вечера, красоте заснувшей реки и тому подобное, и в то же время думал: «Эта вдовушка премиленькая и, кажется, неспособна заставить меня страдать…»
Мы остановились на террасе и, облокотившись на перила, стали молча смотреть на медленно текущие воды реки. Тихий, нежный вечер, полумрак сгущающихся сумерек, слабо освещаемых серебристым светом молодого месяца, журчание воды, близость хорошенькой, молодой женщины, – все это невольно настраивало душу на лирический лад. Мы заговорили, и разговор как-то сам по себе, незаметно перешел на более интимные темы.
– Итак, – закончила Люси, – и вас уже коснулось страдание?
– Да, я страдал, – после некоторого молчания ответил я. – По-видимому, судьба была против меня… Но мое приключение такое странное, запутанное и необъяснимое, что я никогда не решился бы рассказать вам его из боязни, что вы не поверите мне.
– Ну вот, что вы говорите! Нет, скажите мне, я непременно хочу знать!.. Слышите? Расскажите!
– Что я могу рассказать? Резюме очень коротко: я любил женщину, которая покинула меня. Это со многими случается, случилось и со мной.
– А теперь, – запинаясь, тихо промолвила хорошенькая вдовушка, – теперь… вы все еще любите ее?
Я почувствовал, как мое сердце затрепетало от какой-то смутной радости, и это вложило в мой ответ особенную горячность.
– Да, – промолвил я, – мне кажется, что я все еще люблю ее… Я беспрестанно думаю о ней.
– Что ж, – грустно протянула вдовушка, – вы скоро вернетесь в Париж и получите от нее реванш.
– О, нет! Я больше никогда не увижу ее! Она ушла из моей жизни, не оставив никаких следов. Нет, я никогда не увижу ее! Не хочу видеть ее!
– Боже мой, – грустно прошептала Люси, – как вы любите ее!..
В это мгновение мне казалось, что я подпираю ногами весь земной шар. Я чувствовал, что эта хорошенькая, молоденькая вдовушка искренне страдает от того, что моя любовь отдана другой, а не ей. Ей хотелось бы, чтобы это яркое, первое чувство было направлено на нее.
Это показалось мне даже вполне естественным, как показалось бы естественной мысль, что все молодые и хорошенькие женщины страстно домогаются моей любви и страждут, видя мое предпочтение другой. О, упоительная самоуверенность юности, где ты?..
«Да, – мысленно повторял я себе, – все, кроме одной, загадочной и недостижимой».
Но что же с того? Останусь ли я на веки вечные рабом этих воспоминаний, или же хоть несколько позабудусь в любви других женщин и вымещу на них свое первое горе? Я недолго ломал себе голову над этой загадкой. Лунный свет призывно трепетал на тихо вздрагивающих ветвях тополей и кленов.
Меня охватила непреодолимая потребность чувствовать себя любимым, получить – как только что выразилась моя белокурая спутница – «реванш» за первую неудачу.
Тихий весенний вечер, лунный свет, красота окружающей природы крайне способствовали порыву молодого чувства…
Я преодолел свою робость и склонился к плечу хорошенькой вдовушки. Она милым, женственным жестом схватила мою руку и словно в доказательство того, что будет покорной рабой своей новой любви, припала к ней долгим поцелуем.
– Вернемтесь! – прошептала она затем.
Глава 6
Прошло одиннадцать лет.
Читатель расстался со мной, когда я стоял в тихий апрельский вечер на террасе у де Тенси, в обществе хорошенькой вдовушки, Люси де Префонтэн, а снова встречается со мной спустя одиннадцать лет, тоже вечером, но в августе месяце.
Может быть, читатель удивлен, что я делаю такой большой перерыв и умалчиваю о таком продолжительном периоде своей жизни? Конечно, я мог бы поделиться с ним перипетиями своей судьбы, и весьма возможно, что они представили бы некоторый интерес, так как каждая, даже самая ничтожная человеческая жизнь представляет несомненный интерес как живой документ человеческой жизни. Но дело в том, что мне нечего было бы сказать о героине своей правдивой истории, о «даме в желтом домино». Вот почему я и замалчиваю эти одиннадцать лет. Да, над моей головой пронеслось одиннадцать лет, со своими радостями и страданиями, надеждами и разочарованиями, оставляя меня в полнейшей независимости относительно моего приключения с Мадлен.
