– Скажи лучше теперь! У меня еще хватит свинца на нас обоих.
Она подняла глаза, охваченная дрожью. Холодное решение омрачило ее лицо.
– Глупый, – сказала она. – Разве я не такая, как всегда?
Он вскинул головой.
– Нет, нет, не такая!
Она пожала плечами – нежно и вместе с тем угрюмо.
Он встряхивал головой, не произнося ни слова. И при виде его страдания ею овладело чувство страсти, и она вскочила к нему на колени.
– Погляди на меня!
Сидя с опущенной головой, парень медленно поднимал глаза и искоса взглядывал, как пес, продолжающий ворчать на побившего его хозяина. Его стеклянные зрачки светились бешенством и лаской.
– Ну, что? – ворчал он.
Она смеялась ему в лицо, обнаруживая свои десны.
– Ну и вот, – говорила она. – Ты разве не видишь, как я люблю тебя?
Тогда сладострастие обессилило его. Он взял ее голову, начал целовать, в то же время у него вырывались вздохи, с которыми мало-помалу выходило страдание, как выходит воздух из лопнувшего меха. Он с силой бросил на пол фуражку и воскликнул:
– Черт возьми, – я самый презренный трус.
Она кинулась к нему, прижимаясь своей упругой грудью к его груди. Он отстранил ее.
– Ты умеешь только ластиться. Мы расстанемся навсегда.
Но сила его подавалась. Он склонился перед ней, привлеченный ее смелыми и полными ласки руками, умоляя ее лишь о том, чтобы она была ему верна.
Но в нем все еще оставалось сомненье, словно глухая боль раны, которая перестала сочиться кровью, и терзания сердца разъедали его. Она заметила это.
– Ты в чем-то подозреваешь меня, – говорила она ему, крепко целуя его в затылок.
Он боялся бередить это страдание, колебался, отрицательно мотал головой. Но она настаивала, и он решился высказать. Да, правда, его мучили сомнения. Ей стало скучно с ним. Разве она не зевнула недавно. И потом всегда торопилась уходить. Два дня подряд не приходила совсем. Она хотела незаметно порвать с ним. Да! Это было ясно, как день. Жермена пожимала плечами.
– Это неправда!
И она чувствовала себя снова захваченной потоком желания заставить его забыть ее охлаждение, утешая его нежностью и успокаивая его страдание ложью.
Так продолжалось несколько недель. И снова появилось утомление. Она хотела бы найти случай не видеть его некоторое время. Эта полнота страсти пресытила ее. Им стало бы обоим приятнее после короткой разлуки. И она старалась подыскать средство передать ему об этом нежно и мягко, так, чтобы не рассердить его.
Но он любил не так, как любила она. Он хотел бы ее всю безраздельно и навсегда. Он хотел бы проводить дни и ночи возле нее, смотреть, как живет она, и жить ее жизнью. И этой привязанностью, подобной привязанности животных, было проникнуто все его существо.
Никакой хитрости не примешивалось к страсти его к Жермене. Он любил ее, как зверь – доверчиво и простодушно.
Было странно, что лукавство, которое до утоления страсти исходило от парня, перешло к девушке после ее удовлетворения. Она хитрила, чтобы он ее покинул, как раньше он хитрил, чтобы она ему отдалась. Однажды она подумала, что наступил подходящий момент. Она взяла его голову, прижала к своей груди с долгой и нежно-баюкающей лаской.
– Правда то, что мы слишком влюблены с тобой друг в друга, – сказала она ему. – Говорят, что любовь непрочна, если очень сильна.
Он бросил на нее рассерженный взгляд.
– Скажи им, что они наврали. Я это чувствую хорошо.
Она промолчала и промолвила:
– Говорят так. Я не знаю. Но, чтобы любовь была продолжительна, не надо часто видаться, это правда! Например, женатые…
– Ну и что же?
– … перестают любить друг друга. О! конечно, это правда.
Он тряхнул головой.
– Я ведь прекрасно вижу, к чему ты гнешь!
Ее охватил незаметный трепет, и она, подняв на него глаза, сказала:
– К чему?
– Сейчас скажу. Ты – барышня, а я совсем простой. Вот ты и задумала. Я тебя стесняю.
Он сопровождал каждое слово кивком головы, спокойный, с некоторым лишь волнением в голосе. И прибавил:
– Так, значит, ты связалась со мной так, чтобы позабавиться. Я был в твоих руках игрушкой… Разве не так?
Она зажала его рот рукой.
– Ты ведь знаешь, что это не так.
– Ну, тогда как же?
– А так же. Я хочу только сказать, что если реже видаться, то приятнее потом снова встретиться.
Он слушал ее с грустным изумлением.
– Ты – больше мужчина, чем я, – сказал он наконец. – А я, чем больше тебя вижу, тем больше хочется мне видеть тебя.
Тишина наступила в комнате, ставшей вдруг унылой, как кладбище, а за стеной гудел ветер в высоких деревьях и тяжко встряхивал их. Он промолвил:
– Ты хочешь, чтобы я оставил тебя на время, так, скажи?
Его голос дрожал. Она вперила свои глаза в глубину его глаз, беспокойно, не смея сказать «да» и не доверяя его спокойствию. И вдруг рассмеялась:
– А может это было бы лучше, мой милый!
Он опустил голову, страдая и, однако, радуясь, что может угодить ей хотя бы ценою огромной жертвы.
Три дня они не встречались, и все-таки она первая почувствовала желание его видеть и покориться ему.
Она побежала к Куньоли. Он бродил по лесу, сторожил, поджидал ее, надеясь, что она все-таки придет. Исхудавший, истомленный, с диким взором, он носил в своих чертах страдание томительного ожидания.
– Ты, видишь, я иду! – кричала она ему издали.
И все ее существо расширялось от истинной радости обрести его снова.
Она нашла в нем новую красоту. Это отсутствие изменило его, внеся что-то новое. И она любовалась им, охваченная прежней любовью. А он плакал. Крупные капли горячих слез стекали по его смуглым щекам и орошали руки Жермены.
– Не нужно часто повторять это…
И он прибавил, что был очень несчастлив. У него возникали странные мысли. Он хотел было идти во двор фермы и там покончить с собой. Она пожала плечами.
– Совсем рехнулся. Это потому, что я там! Эх ты!
Он ответил:
– Ах, да. Ты права. Ты ведь там.
Она призналась ему, что разлука была вначале для нее коротким отдыхом после восхождения на крутизну, но потом ощутила в себе словно пустоту, как будто ей вырвали все внутренности. Если бы его не было там, она стала бы разыскивать его повсюду, в самой чаще лесов…
Теперь она знает, что любит его!
Он внимал ей, восхищенный, жадно впивая всем существом ее слова.
