– Сочувствую. Это действительно ужасно – такой удар. Он ведь очень любил твою мать?
– Да, очень. Даже странно. Обычно в браках такое редко бывает. Особенно после стольких лет совместной жизни.
– Бедненькая, – Линда протянула руку и погладила ее по руке, лежащей поверх одеяла. – Держись! Знаешь, мне бы очень хотелось сказать банальную фразу: «Все будет хорошо»… Но я не могу. Так как не слишком в это верю.
– Я надеюсь что мама… – Рита сглотнула. – И Трэйси умерли быстро, и ничего не почувствовали, не страдали. Сама мысль о том, что они лежат внизу, придавленные грудой бетона и кричат, тщетно зовя на помощь…
Рита почувствовала, как губы кривятся, а по щекам снова текут слезы. Силуэт Линды размазался, словно она смотрела на нее сквозь выпуклое стекло.
– Может быть, они еще живы… И их смогут спасти, – совсем неубедительно произнесла Линда.
Рита только устало покачала головой: – Мне бы тоже очень хотелось в это верить, но… не получается.
Рита кивнула на маленький телевизор в углу. – Я постоянно смотрю новости, там часто показывают ход спасательных работ. Даже сами спасатели говорят, что вряд ли кто-то уцелел. К тому же, спасательные работы идут медленно. Потому что подъемный кран должен медленно и осторожно поднимать обломки, чтобы они не обрушились снова и не придавили тех, кто возможно выжил. Даже если кто-то и не погиб сразу, то они не успеют раскопать их вовремя. Так что, надежды нет.
Они помолчали.
– Ладно, я не хочу тебя тревожить, тебе и без меня плохо, – наконец сказала Линда. – Давай, я быстро возьму у тебя краткое интервью без всяких душещипательных подробностей – обойдутся. А потом я побегу на работу, обживать наш новый офис.
Она вытащила из сумочки диктофон. Рита кивнула, понимая, что без этого никак не обойтись.
Глава 16
Лучшее средство от душевных терзаний
Как бы Рите не хотелось подольше задержаться в больнице, чтобы избегать своего директора, но через три дня женщину уже выписали, признав ее состояние удовлетворительным.
Рита уже дошла до такого состояния, что уже была не в силах бороться с Джоном или даже пытаться ему сопротивляться.
К тому же, она чувствовала его силу, понимала, что не ей, мелкой журналисточке, сражаться с миллиардерами. А особенно – с сошедшими с ума миллиардерами, чтобы там не говорилось в Конституции насчет всеобщей свободы и равенства…
Рита всегда знала, что одни люди более свободные, чем другие.
Поэтому она предпочла бы его избегать, чем бороться с ним. К тому же, рядом с ним она давно уже чувствовала себя проигравшей.
«Только три месяца! Даже меньше», – подбодрила она саму себя, выходя из здания больницы.
Отец вышел из больницы днем раньше и заперся, насколько она знала, в их с мамой поместье. И даже пообещал с головой уйти в бизнес, чтобы как можно скорее прийти в себя.
«Она бы этого хотела, – глядя в пустоту, сообщил ей все еще привлекательный, импозантный мужчина. – Она не терпела, когда я погружался в депрессию. Считала ее напрасной тратой времени».
Рита согласно кивала, поддерживая мужчину за руку. Она никогда не видела его настолько сломленным. Он так сильно любил свою жену, что после трагедии оказался полностью наедине сам с собой, словно никого больше в мире не существовало. Даже дочери.
Рита терзалась еще и оттого, что практически ничем не могла ему ни помочь, ни утешить.
Женщина винила себя в том, что их отношения настолько испортились, охладели, что теперь она не может найти кратчайшего пути к его сердцу, чтобы хоть как-то помочь. Залечить душевные раны.
Но, даже встречаясь с ней в больничном коридоре – их палаты были соседними – им почти нечего было друг другу сказать. Да и в гости они друг к другу не ходили под предлогом плохого самочувствия.
Поправив спутанные волосы – она даже не удосужилась расчесаться перед уходом из больницы – она спустилась вниз в простом легком костюме, слегка дрожа от прохладного воздуха.
Ее джип был уже в полном порядке – он не слишком пострадал, а те небольшие вмятины и царапины, которые появились на машине во время трагедии – уже полностью были заделаны. Неожиданно черный цвет машины навеял ассоциацию с погребальным катафалком прошлого.
Ее передернуло.
Рита немного покаталась по Лондону, наслаждаясь его красотой и стараясь не замечать человеческого многообразия. Сегодня существовало только двое – она и город.
Таинственный, древний, с действующими подземельями, куда водили туристов, с прекрасными мостами, иногда напоминающими ей мосты Праги и Будапешта. Город, словно застывший в прошлом, и при этом неуклонно стремившийся в настоящее.
Чудесная Великобритания, соединяющая Англию и Уэллс. И все еще обладающая громадным влиянием на Шотландию, несмотря на появившийся у них парламент и пафосное отделение, попытка проявить самостоятельность.
Впрочем, насколько Рита знала, жили они прекрасно. Что под Англией, что без нее.
Сегодня был последний день, когда она могла наслаждаться больничным. С завтрашнего утра она должна была отправиться на работу в новый офис.
Домой она вернулась усталая, поставила машину в гараж и вошла в дом.
Пожалуй, она жалела, что не может подольше остаться в больнице, где за ней ухаживали, кормили, давали снотворное и успокоительное и несли хоть какую-то ответственность за ее жизнь, потому что у нее есть страховка.
По крайней мере, там она могла расслабиться.
Не думать ни о чем, расслабляясь в блаженной истоме от успокоительных лекарств и снотворного.
Быть не человеком, а почти растением.
Дома же надо было действовать. Готовить, принимать решения, говорить с кем-то по телефону.
Рита заметила на чисто прибранной кухне, где все буквально блестело, красивую открытку на видном месте и большой, вкусно пахнущий яблоками и корицей пирог.
Взяв открытку, Рита с бледной улыбкой прочла: «Поздравляю с выздоровлением! Нэнси».
Вспомнив милую, кругленькую, темноволосую домработницу, женщина улыбнулась шире. Кажется, хотя бы некоторые проблемы от нее ускользнули.
Открыв по очереди холодильник и подвесные шкафчики, она убедилась, что запаса продуктов ей хватит надолго. И все было свежим или быстрого приготовления – оставалось только разогреть в микроволновке.
Нэнси, мать троих детей, очень неодобрительно относилась к такой вот еде, считая ее вредной, но понимала, что Рита все равно не будет готовить, а быть под рукой хозяйки слишком часто она все равно не могла.
Рита понимала, что ей следует поесть. Она и так в больнице почти ничего не ела, так как больничная еда в нее не лезла – она была совершенно безвкусной, хотя возможно и полезной. Но посмотрев на множество еды в заманчиво сверкающем лампочками холодильнике, лишь скривилась и ушла в свою комнату.
