Папа приехал не один. С ним был маленький чернокожий мужчина, ростом не выше пяти футов.
Прошло несколько месяцев, прежде чем я узнал, его настоящее имя — Тсамма; так именуется особый сорт дыни в пустыне Калахари. Его народ с большим почтением относился к этому плоду, поскольку его сладкая сочная мякоть спасает от жажды в период засухи. Но в тот день папа представил мне этого человека Полуночником.
Глава 12
Первым, что поразило меня в Полуночнике в тот день в гавани, был цвет его кожи — не угольно-черный, что больше соответствовало бы его имени, а бронзовый. Второй удивительной особенностью было его миниатюрное телосложение — ростом он был немногим выше моей матери. По фигуре он напоминал подростка, которому нужно было еще расти и расти, но он уже очевидно был мужчиной лет двадцати пяти — тридцати.
Вскоре я обнаружил, что сам он имеет смутное представление о своем возрасте, поскольку его народ вел счет годам, опираясь на явления природы. Когда мы заговорили об этом, он выдал ответ, который изумил меня:
— Наверное, я ровесник диким цветам, что распустились в тот год, когда в долине Сернобыка была буря с градом. Тогда вся долина покрылась зеленым цветом. Смотри, — он очертил в воздухе круг, потом сложил руки и раскрыл ладони, изображая раскрытие бутона. — Такие яркие и пестрые, словно оазис в пустыне.
Больше он ничего не мог сказать о своем возрасте.
Полуночник широко улыбался мне, шагая своей бодрой походкой, словно от самого процесса ходьбы получал такое же удовольствие, как от азартной игры в мяч.
Глаза его были темными и по-восточному чуть раскосыми — казалось, они таили какой-то секрет, известный лишь ему одному. По своей глупости я принял это за насмешку, и это разозлило меня. Хотя я все еще был сонным и вялым, как тряпичная кукла, я широко распахнул глаза и застыл на месте. Полуночник продолжал улыбаться мне, пока они с папой сходили на пристань, и я помню о своем первом впечатлении при виде его.
— Какой жуткий урод. Он мне не нравится. Надеюсь, он не будет приставать ко мне.
Оглянувшись на маму, я прочел ужас на ее лице.
Вновь обернувшись, я заметил, что такие же уши, как у Полуночника, прижатые к голове и заостренные кверху, я видел на изображениях Пана в доме оливковых сестер. Его черные волосы были закручены в тугие узелки, словно маленькие шерстяные клубочки.
Папа поцеловал маму и меня и сказал, что ужасно соскучился, а затем представил своего африканского гостя. Он заявил, что намеревается, если мы не возражаем, позволить Полуночнику погостить у нас «недельку-другую». Ошеломленная, мама не нашлась, что ответить.
Полуночник пожал ей руку, чуть сильнее, чем предписывали правила хорошего тона, и произнес:
— Добрый день, миссис Стюарт. Мы увидели вас издалека, и умираем с голоду.
В его голосе не было и намека на юмор, напротив, он изъяснялся благоговейно, словно перед царственной особой. Отец объяснил, что это — традиционное приветствие народа Полуночника.
Мать ответила, не касаясь, однако, его предполагаемого пребывания в нашем доме:
— Я очень рада познакомиться с вами, сударь.
Я отказался пожать ему руку и не издал ни звука, когда он сказал, что очень счастлив увидеть меня, после всего того, что рассказывал обо мне мой отец. Я стоял, сцепив руки за спиной и стиснув зубы в презрительном молчании.
Папа одарил меня сердитым взглядом. Вышло так, что Полуночник, кажется, заметил какое-то пятно или крошку у меня на лице. Только потом я понял, что он разглядел шрам в форме бумеранга, тот самый, что я получил, свалившись с крыши. Он наклонился ко мне с тревожным видом. Я вскинул руку, чтобы не дать ему дотронуться до меня, но я оказался недостаточно быстр. Он схватил меня за подбородок, и я почувствовал, какие у него прохладные пальцы. Он посмотрел на меня в упор; его глаза напоминали две луны.
— А парень-то и правда болен, — произнес Полуночник, озабоченно посмотрев на отца.
Папа испуганно присел передо мной на корточки.
— Что, с Джоном совсем плохо? — спросил он у мамы.
— Я все расскажу тебе дома.
— Нет, скажи сейчас.
Она не удостоила его ответа и спросила, не желает ли господин Полуночник составить нам компанию по пути домой.
— Да, конечно, — сказал папа, с досадой хлопнув себя шляпой по бедру. — Я же только что сообщил о своем намерении.
— В таком случае извольте пройти, — раздраженно процедила она.
Эта прогулка до дома была не из легких. Мама, рассчитывавшая упасть в папины объятия и излить ему все свои тревоги, была вынуждена отказаться от такой линии поведения. Она говорила, только когда к ней обращались, и отвечала односложными фразами. Отец держал ее за руку, словно боялся, что она исчезнет, если он отпустит ее. Он украдкой бросал на меня тревожные взгляды и становился все мрачнее, несомненно убеждаясь, что мое состояние оказалось даже хуже его опасений. Я держался с напряженной самоуверенностью и старался не глядеть на Полуночника, шагающего рядом со мной.
По приходе домой мать приказала мне проводить гостя в сад — таким ледяным тоном, что я не посмел возразить. Когда мы вышли, Полуночник сказал:
— Твой отец сказал мне, что ты видел своего умершего друга.
Взбешенный, я ничего не ответил: отец был не вправе доверять мои секреты чужакам!
Фанни подбежала к нам, виляя хвостом. Наперекор моему предупреждающему суровому взгляду, она мгновенно прониклась симпатией к нашему гостю и вскоре уже вовсю облизывала ему руки и лицо. Он смеялся и разговаривал с ней какими-то безумными щелкающими звуками.
— Отстаньте от нее. Она откликается только на мой свист.
Он поднялся с земли.
— Она, наверно, знает много трюков?
— Всего один. Кусает чужаков! — огрызнулся я.
На это он рассмеялся так сильно, что его широкие плечи затряслись. Напичканный до бесчувствия лекарствами, разодетый как девица на выданье, разъяренный словно бык и украшенный красной лентой по вороту, я, должно быть, являл собой жалкое и смехотворное зрелище. Наверное, именно поэтому Полуночник посматривал на меня украдкой, перешагивая через непроходимый бурелом, коим был в ту пору наш сад, а на пятки ему наступала любопытная Фанни.
Я бесшумно пробрался в дом, чтобы подслушать, что говорят родители. Мама приглушенно рассказывала о моем падении с крыши. Она высказала опасение, что это был не просто несчастный случай. Затем она перешла к тому, что в результате всего этого ей приходится каждое утро давать мне ложку опиумной настойки. Это вывело папу из себя, и он обвинил ее в попытке отравить меня.
— Ты же приучила его к этой отраве, безмозглая баба!
— Я боролась за него, как могла. — Мама заплакала. — Тебе легко упрекать меня, но что бы ты сделал на моем месте?
