Я был еще тем постреленком и, спустя несколько секунд, не обращая внимания на ее просьбу, постучал снова, на этот раз гораздо сильнее. Приложив к двери ухо, я услышал, как она сказала:
— Этот маленький сукин сын ничего не знает о ломоте в костях.
Я не обиделся, зная, что Луна всегда ругается, как портовый грузчик. Она открыла дверь с рассерженным видом.
— Ты просто нетерпеливый чертенок! — воскликнула она.
— Простите, сеньора Луна, но… но мне нужна ваша помощь.
Жесткие седые волосы Луны были коротко пострижены, она носила несколько тонких золотых цепочек и серьги филигранной работы в виде шестиконечных звезд, которые, как мне казалось, были ей к лицу.
— Джон, — тревожно прошептала она, — что-то случилось? Мать заболела? Или отец?
Она была уверена, что только несчастье могло привести меня сюда в такое раннее время.
Я ответил:
— Мне нужны краски.
Она отвернулась и посмотрела назад, словно я мог обращаться к кому-то другому, а не к ней.
— Ты разбудил меня в такую рань из-за красок? Ребенок, да ты в своем уме? — закричала она.
— Я обещал принести Даниэлю краски.
— Какому Даниэлю, черт побери?
Я не успел ответить, как она вздохнула и проворчала:
— Ладно, парень, все в порядке.
Она схватила меня за руку и затащила в гостиную. Несмотря на свой малый рост, она была очень сильной, с большими мозолистыми руками, больше подходящими сельской жительнице. Однажды видел, как она колет грецкие орехи ладонями, а позже она сказала мне, что у художника должны быть сильные пальцы, чтобы душить свои сомнения.
Она вперевалку пошла к лестнице, выворачивая ноги наружу, словно утка. Неожиданно она хрипло крикнула сестре:
— Грасинья! Поди сюда сестра. Кто-то оставил нам сюрприз на пороге.
— Сама убирай, сестренка, — отозвалась Граса.
— Слишком поздно, он уже внутри. Вот здесь на коврике, жалкое зрелище! — она рассмеялась своей шутке.
— О чем, черт побери, ты толкуешь, сестренка?
Через минуту Граса появилась на верхней площадке лестницы, ее костлявые ноги были втиснуты в сабо. Она была выше сестры всего лишь на пару дюймов, хотя обычно говорила, «что она на целую ладонь ближе к Богу», чтобы позлить Луну. Она смотрела на вещи проще, чем младшая сестра, и сейчас, увидев меня, улыбнулась, словно фея, и произнесла:
— А этот сюрприз очень даже милый!
Проворно спустившись, Граса нагнулась и расцеловала меня в обе щеки. От обеих сестер пахло чесноком. Как-то Луна рассказала мне, что спит в ожерелье из зубков чеснока, поскольку их запах отгоняет москитов, мух и священников, всюду сующих свой нос.
Они усадили меня в красное бархатное кресло, которое я обожал с детства. Сестры расположились напротив, в шезлонге с вышитыми подушками. Ни у кого на нашей улице не было такой красивой мебели, как у них.
— Говори, ребенок, — потребовала Луна — или я принесу наши орудия пыток.
Я рассказал им про Даниэля и о его тайном замысле, связанном с птичьим рынком.
Граса повернулась к сестре и грустно улыбнулась.
— Ах уж эти дети, — вздохнула она, словно я и все мои юные друзья были для нее вечной загадкой. Я не думаю, что Луна когда-либо сожалела о том, что у нее нет семьи, но Граса, скорее всего, грустила по этому поводу. Я понятия не имею, почему они никогда не были замужем.
Сестры смотрели друг на друга пожимая плечами, вздыхая и обмениваясь загадочными фразами. Наконец они вспомнили о моей просьбе и исчезли в подвале, где располагалась их мастерская. Оставшись один, в возбужденном состоянии, я взял в руки медную грелку и посвятил ее в рыцари, а потом начал состязаться с нею. Вдруг я заметил прозрачную квадратную плитку синего и зеленого цветов, размером в четыре дюйма. На ней был изображен тритон. Я никогда не видел ничего прелестнее.
В это время вернулись оливковые сестры; они несли керамические чашки с красной, синей, желтой и белой красками. Узнав, что я не умею смешивать краски, Луна высокомерно заявила:
— Отвратительно, гадко и позорно со стороны твоего учителя не давать тебе уроков рисования. Я поговорю с твоей матерью; несколько уроков живописи должны пойти тебе на пользу.
Граса объяснила, что, смешивая три основных цвета с белым, можно получить все остальные цвета. Пока я слушал, Луна принесла кисточки и поднос с папье-маше с узорами в виде тюльпанов и велела мне отнести это домой.
— Попробуй только это запачкать, я тебе в нос воска налью! — предупредила она меня.
Выходя из их дома, я спросил, где они достали плитку с тритоном. Граса сообщила, что ее сделал их знакомый гончар, сеньор Жильберто.
Граса посмотрела на Луну; та сурово поджала губы. Не знаю, почему подобное выражение лица можно было истолковать как разрешение, но Граса погладила меня по голове и сказала:
— Ладно, бери ее себе.
— Себе?
Она поцеловала меня в лоб и осторожно положила плитку мне на поднос.
— Всегда окружай себя красивыми вещами, Джон, и все будет хорошо.
Держа поднос одной рукой, я легко открыл дверь нашего дома, и на цыпочках прокрался внутрь. Мама стояла перед зеркалом, расчесывая свои длинные каштановые волосы, которые роскошными локонами падали на ее лицо — она делала это каждое утро. На ней было синее платье, плотно простроченное ниже груди и свободно ниспадающее до пола. Она была босой. На миг мне показалось, что я еще могу остаться незамеченным. Будь я осторожнее, то я бы отошел назад и проскользнул мимо нее наверх. Но разделив волосы на пробор, мама поймала мой испуганный взгляд, и все мое мужество пропало.
— Доброе утро, Джон, — сказала она.
Назревала ссора.
— Я только вышел на минутку, убедиться, что сегодня будет солнечная погода.
Она подозрительно посмотрела на мой поднос.
— Я просто зашел к оливковым сестрам, — смутился я. — Они пригласили меня на чай и одолжили мне кое-что.
— Луна и Граса пригласили тебя на чай в семь часов утра? — недоверчиво уточнила мама. — Джон, ты считаешь меня сумасшедшей или думаешь, что я не беспокоюсь за тебя. Или ты испытываешь мое терпение? А теперь будь любезен, скажи мне, что ты держишь в руках?
— Краски. Мы с Даниэлем собираемся рисовать.
— Что именно?
— Раскрасить несколько сделанных им масок, — соврал я.
— Правда? — Мама подошла ко мне и взяла одну из чашек. Она заглянула в нее и даже понюхала содержимое. Довольная тем, что я не соврал, она сказала:
— А теперь послушай меня: ни в коем случае не пей это. Наверняка, они ядовиты.
