— Золотым мальчиком, — отвечаю я.
Он пристально смотрит на меня и кивает.
— Для начала этого достаточно.
Услышав в его голосе новые интонации, я отвожу взгляд. Конечно, можно отложить на потом разговоры о поцелуе, но я сомневаюсь, что это получится. Впрочем, по сравнению с ядом, который циркулирует у меня в крови, страсть Энди не кажется мне главной проблемой. Когда мы найдем противоядие — а мне хочется думать, что слово «когда» более уместно, чем «если», — нам предстоит серьезно поговорить.
Энди выпрямляется, с торжествующим видом подняв над головой маленький металлический диск и прерывая мои размышления.
— Что это такое? — спрашиваю я, протягивая к нему руку.
Он подходит к краю пруда, вручает мне диск, не посмотрев на него, и я тут же начинаю счищать с него грязь.
— Ну что там? — спрашивает Энди.
Серебряный блеск под черной тиной кажется мне знакомым.
— Это серебряный доллар, довольно старый. Такие мой дед хранил в специальной коробке.
Точнее, это доллар Эйзенхауэра, с профилем президента на одной стороне и эмблемой «Аполлона-11» с изображением орла — на другой. (Честно говоря, удивительно, что я это запомнила, но дедушка знал о монетах все, и его рассказы остались со мной навсегда.)
— Там что-нибудь написано?
Энди протягивает к доллару руку, но я продолжаю его разглядывать и даже провожу по нему пальцем — вдруг на монете имеется тайная гравировка.
— Ничего особенного, — отвечаю я, переворачивая монету, и со вздохом передаю доллар Энди.
Он быстро осматривает монету и приходит к такому же выводу.
— Серебряный доллар.
— Но это подсказка, верно? Я хочу сказать, что подсказкой может оказаться самая незначительная деталь. Ведь игра устроена именно так?
Мой голос звучит слишком громко, и я стараюсь немного успокоиться. Все внутри у меня дрожит, но живущая во мне актриса знает, что я должна играть роль спокойной и смелой женщины.
— Наверное, так, — кивает Энди. — И подсказка должна быть как-то связана с кино. Нам остается лишь обнаружить связь.
Я бледнею.
— Но тут миллион вариантов.
Он кладет руку мне на плечо.
— Значит, мы рассмотрим миллион вариантов один за другим. Давай, Деви, нам это по силам.
— Верно, — отвечаю я, собирая волю в кулак.
— Тогда давай начнем перебирать варианты.
Естественно, в голове у меня полная пустота.
— Хмм.
Я не знаю, что сказать. Бред какой-то, ведь я живу миром кино. Мой дед был оператором и работал на фильмах, которые сейчас признаны классикой. Я выросла на таких фильмах, как «Мышьяк и старые кружева»
[22]
, и ходила на премьеры картин, в которых играла главные роли. Странный образ жизни, но мне он нравился.
Моя бабушка, чтобы не отстать от нас, читала все, что только возможно, о Голливуде. Более того, она о нем писала. Помните журнал «Частная жизнь»? Она была одним из анонимных авторов, снабжавших знаменитое издание самыми разнообразными историями.
Иными словами, если есть на свете человек, который знает все о кино и о подноготной Голливуда, то это я. Но именно сейчас мне ничего не приходит в голову.
— Ладно, — говорю я, пытаясь рассуждать. — Это доллар Эйзенхауэра. Про Эйзенхауэра был фильм, который назывался «Почему мы сражаемся». О войне. Если война является ключом, то в сороковые годы снят документальный фильм «Истинная слава».
— Но ни один из этих фильмов не связан с определенным местом.
Он прав, и на мгновение мои паруса вновь поникают. И все же я полна решимости продолжать.
— Может быть, дело не в Эйзенхауэре. Может быть, подсказка связана с серебряным долларом. Или просто долларом. Или орлом. Или даже «Аполлоном».
— «Аполлоном»?
Я объясняю ему смысл изображения на оборотной стороне монеты.
— Возможно, здесь намек на театр «Аполлон». Проблема в том, что его снесли, — добавляю я. — Но ты понял идею.
— У тебя отлично получается, — заявляет Энди. — Однако нам необходимо сосредоточиться на тех местах, которые существуют.
— Ну, я знаю, что Эйзенхауэр произнес речь в «Голливудской чаше»
[23]
в тысяча девятьсот пятидесятом году. Может быть, нам отправиться туда?
Я выдвигаю это предположение без особой надежды, но, к моему удивлению, Энди хватается за него.
— Деви, ты великолепна. Это наверняка и есть ответ.
— Ты так думаешь? — В самом деле, все вроде бы сходится, и я чувствую прилив гордости. — Но где именно в «Чаше»?
— Не знаю. Разберемся, когда окажемся на месте. — Энди поворачивается в ту сторону, откуда мы пришли. — Пойдем отсюда.
Я спешу за ним, сгорая от нетерпения. Неужели этот кошмар закончится раньше, чем я думала? Неужели к утру я снова смогу жить своей жизнью?
Поблизости пронзительно кричит птица, вероятно потревоженная шорохом в кустах.
Я смотрю на Энди и вижу, что его глаза тоже широко раскрыты. И неудивительно. Ведь мы здесь одни. Тогда кто шевелится в кустах?
— Пойдем, — шепчет Энди. — Мы нашли подсказку. Давай выбираться отсюда. Проверим «Голливудскую чашу». Мне кажется, это лучший вариант из всех возможных.
— Нет, — раздается низкий голос из кустов, и я пронзительно кричу, когда появляется одетая в черное фигура.
— Беги, — вопит Энди, и я бегу, едва не свалившись в пруд.
— Подожди! — зовет меня незнакомец.
Тут только я понимаю, что знаю этого человека, и, хотя мой страх отступает, на смену ему приходит гнев.
— Блейк! — кричу я, останавливаясь. — Какого черта ты здесь делаешь?
— Помогаю, — совершенно спокойно отвечает он, кивнув в сторону зажатой у меня в кулаке монеты. — Ты уверена, что хочешь именно сейчас отправиться в «Голливудскую чашу»?
— Что ты имеешь в виду? Блейк, у меня нет времени!
— Об этом и речь, — все так же спокойно продолжает он. — А что, если ты ошибаешься? Что, если монета вовсе не подсказка? Что, если «Голливудская чаша» не имеет к твоей проблеме никакого отношения? Что, если ответ нужно искать совсем в другом месте, а ты потратишь несколько часов зря? У тебя нет лишнего времени.
У меня замирает сердце — не только из-за его слов, но и из-за того, как он на меня смотрит. Меня злит, что он явился сюда после того, как я просила его держаться от меня подальше. И все же…
