Настя следила за Ерасовым расширенными, горячечными глазами. Все наконец стало на свои места. Вероятно, Любочка впустила Ясюкевича в квартиру, когда уже выплеснула на бумагу свое, наболевшее. Доктор велел ей приготовить ванну. Но листочек сжигать не стал. Вместо этого он убил Любочку, а ее список оставил на столе для милиции.
И Аврунин, утопивший Ингу Харузину! Он заранее «унавозил почву». Видимо, встречался с ней, разговоры разговаривал. А потом явился в пансионат и потребовал: «Сделайте это!» Инга пошла и сделала. Написала все свои горести. Готовилась расстаться с ними при помощи чудесной методики. Затем она со своим листочком вышла на берег реки и полезла в воду. Вероятно, перед сожжением письма Аврунин велел ей окунуться. Может быть, даже с головой.
– Как погиб муж Инги Харузиной? – спросила Настя.
– Его застрелили конкуренты. Но поскольку он нам уже заплатил, Инга была обречена.
– Господи, какой цинизм! Вы могли просто взять эти деньги и оставить ее жить!
– А профессиональная репутация?
Ерасов спросил это совершенно серьезно, и Настя едва сдержалась, чтобы не отшатнуться.
Бедная наивная Инга! Она так горевала о своем муже! Именно этим и воспользовался мерзкий человек-поросенок.
– Людьми так легко манипулировать! – словно угадал ее мысли Ерасов. – Только пообещай им избавление от всех несчастий, как они, словно тупые овцы, побредут навстречу собственной гибели.
– А почему вы выпустили Макара? – Настя никак не могла угомонить свое любопытство. – Вы узнали, что он следил за Любочкой, видел кого-то из ваших людей. Вы забрали его к себе, вы засыпали его вопросами, а потом отпустили.
– Он пробыл на свободе всего ничего, – пожал плечами Ерасов.
– Однако успел записать видеокассету и передать ее Маслову.
– Да что ты говоришь? – протянул Ерасов. – И где же эта кассета?
– Уже в милиции. Я правду говорю, можешь не втыкать булавки мне под ногти.
– Фу, какие ужасы приходят тебе в голову. А что там на кассете?
– Ваши планы относительно убийства Наташи Кратовой.
– Господи, да ничего нельзя доказать!
– Так почему вы выпустили Макара?
– Потому что он у нас попадал в графу ДТП. Именно поэтому он должен был еще потолкаться среди людей. Мы его не боялись: Макар был запуган и не знал ничего опасного. Только контактный телефон.
– Он знал кое-кого из ваших в лицо.
– Это преступление – быть «нашими»? Наши – это вполне обычные люди, которые за деньги убирают квартиры и офисы. Что, съела?
Вопросы роились в Настиной голове, точно мухи, поднятые с места резким взмахом руки.
– К слову сказать, – продолжал распинаться Ерасов, – методика Ясюкевича очень перспективна. На этот крючок попадались уже не только женщины, но и мужчины. Да-да, мужчины, чтоб ты знала, существа даже более легковерные и внушаемые, чем женщины. Удивлена?
– Не слишком.
– Ясюкевич, когда только придумал этот фокус-покус с методикой «Сожги неприятности», испытал его на мне. Сидел, распинался, голову морочил. И я купился! – Он восторженно хлопнул ладонью по поджарой ляжке, той, которая не болела. – До этого я о своих неприятностях даже не задумывался. А этот стервец так все повернул, что я ахнул: грехов-то на мне! Грехов!
Ерасов рассмеялся. Он вообще смеялся теперь через каждую фразу – так ему нравилась ситуация.
– Вот я и взял лист бумаги. – Ерасов придвинул к себе лист, иллюстрируя, как это было. – Взял ручку и поставил число. Какое сегодня число? Двадцать четвертое? Отлично.
Он нарисовал в уголке дату, и Настя обратила внимание, что почерк у него под стать внешности – крупный, представительный, хоть сейчас показывай его младшим школьникам в качестве образца.
– Какие у меня до сегодняшнего вечера были неприятности? – вопросил он, хитро глядя на Настю. – Неприятность первая, – он коснулся кончиком ручки листа. – Некая Анастасия Шестакова сильно интересуется деятельностью моей фирмы. Абзац.
Он помолчал, дописывая фразу, потом начал снова:
– Факты говорят о том, что Анастасия Шестакова знает, чем на самом деле занимается моя фирма. Абзац.
Настя, словно завороженная, следила за его действиями.
– У Анастасии Шестаковой в руках находится список клиентов, которые обратились в мою фирму, заказав убийство кого-нибудь из своих родственников или знакомых.
Эту фразу он писал дольше, но не торопился и закончил ее столь же аккуратно, как начал.
– Из-за Анастасии Шестаковой мои люди вынуждены были раскрыть свое инкогнито клиенту Медведовскому. И теперь Медведовского тоже придется убить. – Он вскинул голову и добавил: – Бесплатно, представляешь? Ну, куда это годится? Со всех сторон виновата эта Анастасия Шестакова.
Он вскинул голову, и Настя поймала его взгляд, стараясь изо всех сил удержать его. Кажется, от этого усилия даже волосы на ее голове зашевелились.
– И последний абзац. Анастасия Шестакова никогда не выйдет из этого дома живой. Вот все.
Настя сидела неподвижно и старалась не моргать.
– Ну что глядишь глазами грустной лани? – поддел ее Ерасов.
Он свернул листок вчетверо и, держа его в одной руке, потянулся за лежавшей на столике зажигалкой.
– Сейчас мы… – начал он.
И в этот момент листок из его пальцев – хоп! – и осторожно вынули. Ерасов резко обернулся, и тут же в затылок ему уперлось дуло пистолета.
– Вот спасибо! – с чувством сказал Самойлов, пряча листок в карман и забирая оружие, которое Ерасов положил рядом с собой, чтобы ему удобнее было писать. – Чистосердечное признание, выполненное собственноручно! Без подписи, правда, но с датой. Это ли не праздник для сотрудников милиции?
– Ты не сотрудник милиции, – буркнул, проходя мимо, один из представителей правоохранительных органов, которые очень быстро рассредоточились по комнате.
– Я имел в виду, что это праздник для вас.
Милиция давно уже находилась в доме. Поэтому-то и не отзывался ни Стас, ни шофер по кличке Фернандо. Всех прихвостней и соратников Ерасова взяли одновременно, и некому было позвонить по секретной линии, чтобы предупредить босса о грозящей опасности.
– Кстати, Геннадий Витальевич! – сказала Настя, стараясь, чтобы голос у нее не дрожал и не срывался. – Папка Ясюкевича со списком клиентов лежит у него дома под диванной подушкой. Я ее не похищала.
Ерасов остекленел. В нем замерло все – казалось, он одним усилием воли остановил в себе жизнь, словно башмаком затушил пламя, оставив только крохотную искорку в глубине глаз.
Как только Ерасова увели, Самойлов тотчас же сбросил с лица насмешку и, подойдя к Насте, присел перед ней на корточки. Она заплакала.
