Я последовала за Бальдуром в его сарай, жестом попросив Оренделя подождать меня.
— Ты ведешь монаха к графине? — спросил Бальдур, когда мы вместе с венгерской шлюхой поднялись по лестнице на сеновал.
Тут теперь были все его владения, все его графство. Пара попон, оловянная кружка, краюха хлеба, короткий меч — вот и все.
Я кивнула.
— Ладно, Бильгильдис, я… Не буду ходить вокруг да около. Я знаю, ты всегда была верна своей госпоже, графине. Но ты была кормилицей Элисии и всегда так заботилась о моей жене, поэтому… Если я попрошу тебя о том, что пойдет на пользу Элисии, но навредит графине, ты сделаешь это?
Ответ был прост и очевиден, но стоило ли мне открываться Бальдуру? Он не был мне ни другом, ни врагом, просто туповатый детина, который на свою беду сам ввязался в интриги и почему-то хотел и меня в это втянуть.
Я не знала, на что решиться. Чтобы выиграть время, я воспользовалась старым приемом, полезным только немым: я принялась отчаянно жестикулировать, делая вид, что отвечаю Бальдуру. Вот только он не понимал меня — понимать тут было нечего. Я беспорядочно размахивала руками и сама не знала, что значат все эти жесты. Бальдур беспомощно и немного раздраженно уставился на меня, а затем переглянулся с этой венгерской тварью, но и та не знала, что делать.
— Ты хочешь сказать, что могла бы пойти на такое? — переспросил он.
Я вновь замахала руками. Наверное, со стороны я напоминала марионетку в руках неумелого кукловода.
— Вот, значит, как. — Бальдур откашлялся.
Может быть, он понял, что я задумала. Венгерская шлюха толкнула его под бок, и этот дуралей наконец-то объяснил мне, о чем идет речь.
— Возможно, до принятия какого-либо решения тебе хотелось бы узнать побольше о том, что предстоит сделать. Я буду откровенен с тобой, Бильгильдис, но я жду от тебя молчания.
Молчания! И он говорит это немой!
— Я подал герцогу жалобу на графиню, обвинив ее в клятвопреступничестве. Ее сын — ублюдок. Он якобы родился переношенным, но был так мал, словно его не доносили во чреве. Его отец — Эстульф, я уверен в этом. Если суд герцога подтвердит это, то… — Бальдур не договорил, но и так было понятно, что он имеет в виду.
Если графиню признают виновной в клятвопреступничестве, прелюбодеянии и убийстве, то Эстульфа и Клэр низвергнут и следующим графом станет Бальдур. Но я думала немного о другом. Если Клэр признают виновной, ей отрубят три пальца, а главное, ей вырвут язык, как вырвали его когда-то мне. И только потом я натравлю на нее Оренделя, чтобы он довел дело до конца.
— Для того чтобы добиться успеха в этом начинании, мне нужно доказательство ее вины, а найти такое непросто. Или же мне нужен свидетель, готовый поклясться в том, что графиня изменяла своему мужу с Эстульфом. Если так, то графине придется выдержать ординалии, тяжкие испытания, которые она не пройдет. И я подумал… что ты… как близкий ей человек… что-то знаешь. Если это так, то используй эти знания, Бильгильдис, они не навредят тебе.
Умно придумано. Похоже, жирок, который раньше скапливался у Бальдура только в мышцах, каким-то образом вылился ему в его тупую башку, наверное, во время полуночных игрищ с венгерской шлюхой. Вот только у его плана был один существенный недостаток — я крепостная, а значит, мои свидетельства не принимаются в суде.
— Если сейчас ты думаешь о том, что твои слова не будут иметь в суде никакого значения, то могу тебя успокоить. До меня дошли слухи о том, что Эстульф и графиня собираются даровать тебе свободу. Чтобы ты могла насладиться жизнью свободной женщины, я думал о том, чтобы подарить тебе и Раймунду хутор — я мог бы сделать это, когда стану графом. Я подарил бы вам и немного собственной земли с крепостными крестьянами, небольшой лес для охоты… На старости лет вы заживете в роскоши.
Подкупать меня сладкими обещаниями не имело смысла, ведь моей наградой должна стать месть. К тому же подобное вообще мало интересует умирающих. Но как по мне, так пускай Бальдур верит в то, что я помогаю ему из жадности. Я приняла решение.
Когда я вышла из сарая, Орендель внимательно смотрел на крепостную стену. Проследив за его взором, я увидела на стене Элисию.
— Я не помню ее такой, — грустно сказал Орендель. — Она кажется одинокой и какой-то… всеми покинутой. Ты только посмотри на ее платье, ее волосы, ее осанку. Когда я был маленьким, я всегда думал, что вырасту и буду защищать свою сестренку. Не знаю даже, от чего. От разбойников, наверное. Я хотел стать ее героем, ее спасителем, — мальчишка повернулся ко мне. — Я должен что-то сделать, Бильгильдис.
Ну наконец-то! Я увидела в его глазах то, чего я так долго ждала. Решимость и гнев. Орендель вычеркнул мать из своего сердца.
Я разместила Оренделя в комнате по соседству с моей собственной. Никто не удивился бы его присутствию в замке, потому что мы и раньше часто давали приют странствующим монахам.
Разумеется, я предупредила Оренделя, чтобы он не выходил из комнаты, разве что для молитвы в часовне. В таком капюшоне никто в замке его не узнает, даже Элисия, к тому же он очень изменился за эти семь лет. А что до Эстульфа, то он знал совсем другого «Оренделя», настоящего он никогда не видел. Единственным человеком, который мог бы что-то заподозрить, была графиня, но она слегла от болезни. Все складывалось как нельзя лучше.
Потом я отправилась к Клэр. Она действительно очень плохо выглядела: серые губы, вялая кожа, полуприкрытые ресницы. Увидев меня, графиня улыбнулась и протянула мне руку.
— Бильгильдис! Как я рада тебя видеть. Мне так тебя не хватало. Сними накидку и посиди со мной.
Рыжие плаксы суетились у ее ложа, ухаживая за своей госпожой и младенцем.
— Позавчера я почти потеряла надежду на то, что несчастная выживет, — шепнула мне Фернгильда, снимая с меня накидку.
— Но с тех пор ей намного лучше, слава Богу, — добавила Фрида.
— Если в дело не вмешаются злые силы, — Франка трижды плюнула через левое плечо, — то уже через две недели госпожа встанет на ноги.
Но все ее плевки не помогли. Злые силы в моем лице подобрались к ложу больной…
Клэр отослала плакс из комнаты.
— Ах, я сама не своя от любопытства. Что ты расскажешь мне об Оренделе? Он хорошо перенес зиму?
Я успокоила ее, кивая после каждого заданного ею вопроса, а их были сотни, как и всегда, когда речь шла об Оренделе.
— Мы с Эстульфом решили еще немного подождать. Оренделю сейчас нельзя приезжать в замок, это не позволяет сделать вражда, поселившаяся в этих стенах. Помещать мальчика в такие условия было бы безответственно, ведь Орендель такой впечатлительный, не то что другие юноши его возраста. Ты согласна со мной, Бильгильдис?
Я кивнула. Графиня задала мне еще пару вопросов об Оренделе, а потом указала на стол, у которого она обычно писала письма.
