Сегодня утром, надев белые траурные наряды, мы вышли во двор попрощаться с Бальдуром. Мы видели его в последний раз, поверженного Голиафа, убитого в тот миг, когда он не ждал смерти. Он уклонился от стольких ударов мечей, столько стрел просвистело рядом с его головой! Но Бальдур погиб на сеновале. Ему перерезали горло. При жизни он не был героем, для этого Бальдур был слишком общительным, слишком простым парнем. Считается, что герой — существо одинокое и благородное, а наш Бальдур был грубоват. Его смерть была под стать его жизни — кровавая, но не вызывающая почтения, несчастливая, но не трагическая. Бальдур хотел уничтожить меня, а теперь он и сам мертв. В этом не было никакого пафоса, только обыденность.
После службы, когда мы вышли из часовни, викарий обратился к толпе:
— Бальдура, несомненно, убили точно так же, как и его зятя, графа Агапета. Я обещаю вам, что расследую это преступление и выясню, кто совершил его. Завтра в это же время я начну заседание суда. В проведении процесса мне будут помогать двое судебных заседателей. Что касается обвинения Бальдура… Как вам всем, вероятно, известно, сегодня в полдень должен был проходить суд, на котором Бальдур собирался предъявить обвинение графине. Но теперь, поскольку Бальдур мертв, он не может выдвинуть официальное обвинение, а без них я как представитель королевской и герцогской судебной власти не готов начинать расследование. Если кому-то из вас есть что сказать по этому вопросу, пусть он скажет это сейчас или молчит до конца своих дней.
Я посмотрела на Элисию. Она была единственной, кого я опасалась, ведь кому еще придет в голову обвинять меня? Кроме Эстульфа и моей верной служанки Бильгильдис, присутствовали только священник и крепостные, среди них три девы-вдовы, столь трогательно заботившиеся обо мне и о маленьком Рихарде, когда я болела.
Еще утром они пели:
И в час счастливый
ведет человека
злая судьба
к терниям на пути.
Элисия молчала. Она уже давно узнала правду и долго боролась за справедливость, но в то мгновение, когда нужно было сделать выбор между истиной и моим благополучием, моя дочь выбрала меня. Более того, ее молчание означало отказ от наследства и графского титула, который мог бы получить ее еще не рожденный ребенок. Я с благодарностью посмотрела на нее. Сколь бы озлобленной и ожесточившейся ни была Элисия, в решающий момент она поддержала меня. Я этого никогда не забуду. Я немалым пожертвовала ради своей дочери, но все это было не зря. Элисия была верна мне, и ее верность на самом деле была любовью, пусть она и не понимала этого. Я достаточно хорошо знаю свою дочь. Она следует своей совести и представлениям о добре и зле, какие бы поступки она ни совершала.
Я была спасена… Но надолго ли?
Прошло всего лишь мгновение, и вперед вышла Бильгильдис. Она вытянула вперед руку, указала на меня и громко произнесла что-то невнятное. Звуки, срывавшиеся с ее губ, были ужасны, а сокрытый в них смысл… Мне казалось, демон говорит со мною. «Почему? Почему, Бильгильдис?» Эта мысль пронеслась в моей голове, но тут я увидела, как слезы блестят на ее глазах. И это не были слезы печали или боли, нет, то были слезы радости. Бильгильдис ждала этого мгновения много лет, и стон, сорвавшийся с ее губ, на самом деле был смехом. Бильгильдис хохотала.
Я потеряла сознание.
Бильгильдис
Теперь с Клэр покончено. Завтра я расправлюсь с ней. Викарию в связи с выдвинутыми мной обвинениями ничего не оставалось, как согласиться на ордалии, испытание огнем. Теперь графине придется босиком пройти пятьдесят шагов по раскаленным углям, и если на ее подошвах останутся ожоги, значит, она виновна. Полагаю, ни у кого не возникает сомнений в том, каков будет исход этого испытания. Клэр искалечат, а Эстульфа, как ее искусителя, посадят голым на осла, изобьют розгами до крови и прогонят прочь из графства.
Та, что мучила меня всю мою жизнь, теперь заплатит за все. Наконец настал этот день. Почти тридцать лет я ждала этого. До сих пор не могу поверить в собственную удачу. Был ли в моей жизни день счастливее? Бальдура убили этой ночью, и потому мне суждено стать не только свидетельницей, но и обвинительницей по этому делу. Ах, это сладостное мгновение, когда я в присутствии всех указала на нее пальцем. И я кричала, я кричала в своем сознании: «Посмотрите, вот она, женщина, лишившая меня красоты, лишившая меня голоса, лишившая меня возлюбленного во времена моей юности, жившая с моим любимым во времена моей зрелости. Глаз за глаз, — мысленно кричала я. — Язык за язык».
Видел бы ты ее глаза в этот момент, о мой читатель из дальних времен. Вначале Клэр ничего не понимала. А потом… потом она поняла все. Да, графиня поняла, как сильно я ненавидела ее все эти годы. И она пошатнулась под грузом этого осознания. Но Клэр все поняла слишком поздно. Подписав бумагу о моем освобождении, она сама вложила мне в руку щипцы, которыми я вырву ее поганый язык. Сегодня из моего рта течет кровь, но я радуюсь, ибо знаю, что завтра потечет кровь изо рта Клэр. А потом… послезавтра…
Обвинив Клэр в неверности, я отправилась к Оренделю. Юноша не выходил из своей комнаты, как я и просила его, но под его дверью слуги успели обсудить смерть Бальдура, потому Оренделю было известно об этом.
— Это они сделали, да, Бильгильдис? Это Эстульф и моя мать убили моего зятя, да?
Я кивнула. А потом написала: «Я обвинила твою мать в супружеской измене и клятвопреступничестве. Завтра ее накажут за это. Затем наступит твой черед покарать ее».
— Я это сделаю, Бильгильдис. Я убью Эстульфа, а потом… Может быть, достаточно будет убить только Эстульфа? Без него мать не сможет править, да еще и после обвинения в клятвопреступничестве. Я стану графом, все будет хорошо. Верно? Она же все-таки моя мать, Бильгильдис. Я правда должен это сделать?
Я написала: «Ты должен. Подумай о том, что они сотворили с тобой. Подумай о том, что это она привела к смерти твоего отца и зятя. Эстульф был лишь инструментом в ее руках. Убей их обоих, убей их так, как убивали они. Пускай в последний миг они узнают, кто отмстил им. Тебе нечего бояться. За это тебя назовут героем».
Орендель подумал немного.
— Обещаю, я сделаю это, — в его голосе не было и тени грусти.
Я попрощалась с ним, зная, что Орендель убьет свою мать и его казнят за это преступление. Мы увидимся с ним в аду.
Я изведу весь род Агапидов.
Теперь оставалась только Элисия. И о ней я тоже позаботилась. Вообще я хотела сделать ей сюрприз, открыться ей, когда ее мать и брат уже подохнут. Но, вернувшись к себе, я увидела трех своих рыжих плакс. Как и всегда, они принялись скулить: «Бильгильдис, как ты могла! Бильгильдис, что ты натворила! Бильгильдис, ты навлекла беду и на замок, и на графство!» Я просто вышвырнула их за дверь, но одна из них все же успела сказать:
— Госпожа Элисия ждет тебя. Она хочет поговорить с тобой.
Не хватало мне еще выполнять приказы кого-то из этой семьи головорезов, шлюх и идиотов. Всю мою жизнь они измывались надо мной, выливали на мою голову помои, ожидая, что я впитаю всю их грязь, как губка. Что ж, теперь они увидят, как эта губка возвращает все накопленное за долгие годы. Но мне мало одной только мести. Видеть их лица в это мгновение — вот истинное наслаждение. Моя личина верной служанки и так уже пала, мне не нужно разыгрывать комедию перед Элисией. И вот, так я и отправилась к ней. Как свободная женщина.
