Дженна склонила голову ему на плечо:
– Чарли, какой же ты заботливый!
– Я еще не все сказал. Да, сегодня в церкви соберется множество знаменитых англичан. Их цвет, знать, родовая аристократия. Но сегодня ты по важности и знаменитости будешь наравне с ними. Одно то, что тебя пригласили выступить, свидетельствует, что ты тоже занимала определенное место в жизни Селии.
– Как?
– Ты скажешь, что много-много лет назад Селия совершила удивительный поступок, взяв к себе твою маму. Тогда Барти была совсем маленькой. Селия взяла ее не для того, чтобы потом сделать своей служанкой. Она воспитывала Барти наравне со своими детьми, дала твоей маме образование. Селии удалось разглядеть в маленькой Барти особые задатки. И ты гордишься этим, поскольку они есть и в тебе. Я не знаю, каким был твой отец. Уверен, что великим человеком, но я считаю, ты больше похожа на маму. Смелая, умная и сильная. И конечно же, красивая. Ты не должна обо всем этом забывать. Согласна? Поняла? – (Дженна молча кивала и даже улыбалась.) – Ты замечательно выступишь. Даже более того: ты произведешь фурор. И потом, я буду поддерживать и мысленно ободрять тебя. Дженна, я очень любил твою маму, и тебя я тоже люблю. Ты ведь не посрамишь нас обоих. Я знаю.
– Спасибо тебе, Чарли. Огромное спасибо. Нет, я ни в коем случае не посрамлю тебя. Ни за что!
* * *
Элспет проснулась довольно поздно. Она с детьми ночевала у матери. Не желая, чтобы лорд Арден чувствовал себя в стороне от суеты литтоновских приготовлений, Венеция вчера пригласила его на обед. Явка была строго обязательна, как на особо важное парламентское заседание. Элспет помнила эту отцовскую шутку. Лорд Арден был только рад оказаться среди шумной, вечно спорящей толпы Уорвиков. Незадолго до его ухода вернулись Джек и Лили, приглашенные Аделью на американский обед. Это подхлестнуло угасшие было разговоры. Джек и лорд Арден ударились в воспоминания о Первой мировой войне и проговорили до часу ночи.
Элспет весело болтала с лордом Арденом, приветствовала своих многочисленных братьев и сестер, вносила свою лепту в подготовку к завтрашнему дню, слушала рассказы об отчаянной храбрости английских солдат в окопах и… не переставала думать о Маркусе Форресте. О его предложении видеться почаще, раз теперь она свободная женщина.
Ей, конечно же, было бы легко и приятно возобновить прежние отношения с обаятельным, остроумным, очень привлекательным, хотя и поверхностным человеком. Человеком, который видел в ней не только желанную, но и необычайно умную женщину. Можно сказать, ее неодолимо тянуло к Маркусу. Но Элспет не торопилась давать ответ. Ей было трудно это сделать. И в глубине сердца она знала почему. Ей мешал другой мужчина, далеко не обаятельный в привычном смысле слова, лишенный учтивых манер и не слишком-то блещущий остроумием. К тому же тот мужчина отличался скверным характером, был деспотом и эгоистом. Но его, невзирая на все недостатки, Элспет по-прежнему любила. Вот только он больше не любил ее, и это было главным моментом. Ужасным и очень печальным.
* * *
Сегодняшнее доение Джо и Билли начали намного раньше обычного. Джоан сказала, что в девять они должны выезжать и потому до этого времени нужно обязательно управиться. Правда, Билли посетовал, что если они выедут в девять, то к двенадцати уже будут в Лондоне. Рановато для службы, которая начнется в три. Джоан продолжала настаивать на раннем выезде. Им еще нужно разыскать дом Венеции, поскольку та любезно обещала покормить их перед службой. Так что чем раньше они приедут в Лондон, тем лучше.
– Потом нам нужно будет привести себя в порядок. Я, знаешь ли, не каждый день в шляпе хожу.
– Привести себя в порядок! – хмыкнул Билл. – Можно подумать, мы явимся туда прямо из хлева и будем переодеваться у нее дома.
Джоан предусмотрительно написала Венеции и спросила, в какой одежде им надлежит быть на службе. Та ответила без промедления, посоветовав самой Джоан подобрать строгий костюм или платье, а также соответствующие пальто и шляпу. «Мужины придут в основном в визитках, однако некоторые явятся в смокингах».
Джоан умела понимать написанное между строк. Значит, почти все будут в этих дурацких смокингах. Она настояла, чтобы все ее мужчины надели смокинги.
– При таких громадных деньгах, которые нам оставила Барти, мы это можем себе позволить. Не хочу, чтобы на нас смотрели сверху вниз и называли бедными родственниками.
Билли не понимал, чего им стыдиться, поскольку они
действительнобедные родственники. Джоан назвала слова мужа чепухой и сказала, что по всем меркам они достаточно богатые родственники. В конце концов, это их дань благодарности Барти.
– Интересно, сильно ли она изменилась, – задумчиво сказал Джо. – Я про Дженну. Наверное, уже совсем взрослая, умная и все такое.
– Сынок, ты никак успел в нее влюбиться? – спросил Билли.
– Отец, о чем ты? Она же моя двоюродная сестра.
– Это я еще помню. Но закон разрешает браки между двоюродными братьями и сестрами.
– Ты все не так понял. Я не хочу на ней жениться. И потом, у меня есть Сара.
Сара вместе с ним училась в университете, собираясь, как и Джо, стать ветеринарным врачом. Говорливая и шумная, она была замечательным противовесом застенчивому и молчаливому Джо.
– Но Дженна… В ней есть что-то особое. Я хотел бы и дальше оставаться ее другом. Только боюсь, она понабралась этих… богатых привычек и манер.
– Сомневаюсь, – возразил Билли. – Очень сомневаюсь. Не забывай: Дженна из породы Миллеров. С ног до головы. От Литтонов в ней нет ничего. В день, когда она узнала о гибели матери, ты ей очень помог. Этого она никогда не забудет.
– Она не только из породы Миллеров. Там еще примешались и Эллиотты.
– Да. Но считай, что Барти заново родилась в Дженне. Пусть они внешне и не похожи, зато во всем остальном… Честное слово, Дженна думает, как мать, и говорит, как мать, хотя и в своей американской манере.
– Интересно, каким был отец Дженны, – произнес Джо, закрепляя на вымени двух коров доильные аппараты.
– Знаю только, что Барти сильно его любила. Выходит, заслуживал. А большего мы не узнаем.
– Мне достаточно и этого, – сказал Джо.
* * *
Роль Джайлза в мемориальной службе была скромной. Он открывал церемонию чтением 102-го псалма. Псалом он выбрал сам. Во-первых, Джайлз очень любил этот псалом за красоту языка. А во-вторых, тот как нельзя лучше соотносился с его матерью и соответствовал торжеству. Однако Джайлз сознавал, что его голос не имел музыкальности, а сам он отнюдь не был харизматичной личностью. По сравнению с Себастьяном Бруком, Дженной Эллиотт и даже маленьким Рупертом Литтоном его выступление, как всегда, будет тусклым и унылым. Утреннюю репетицию в церкви решили устраивать без музыки. Подобно Дженне, Джайлз испытывал перед репетицией почти такой же страх, как и перед самой службой.
