– Я запомню, обещаю. Муджхе тумсе пьархай, Рен.
– Теперь иди.
Он страдальчески улыбнулся, и вдруг глаза его изменились. Их синева поблекла, они стали серыми, равнодушными, безжизненными. Возможно, всему виной была игра света, но мне вдруг почудилось, будто Рен умер. Я нерешительно шагнула к клетке.
– Рен?
Его ласковый голос ответил мне из темноты:
– Пожалуйста, уходи, Келси. Все будет хорошо.
– Рен?
– До свидания, любовь моя.
– Рен!
Что-то случилось, что-то было очень-очень плохо. А потом я почувствовала какой-то хлопок. Внезапно мне стало нечем дышать. Теперь я точно знала, что все очень плохо. Невидимая связь, существовавшая между нами, за последние месяцы стала почти осязаемой, как стальной трос, протянутый от сердца к сердцу. Чем ближе мы становились, тем больше крепла эта связь. Она вошла в мою плоть и кровь, соединяя меня с Реном, как телефонная линия, но сейчас что-то случилось с кабелем. Я всем своим существом ощущала разрыв; острые, жестокие, зазубренные обрывки рвали и кромсали мое сердце, будто тысячи раскаленных ножей, вонзающихся в кусок масла. Я закричала и забилась. Впервые с того далекого дня, когда я увидела своего белого тигра, я осталась одна.
Кишан затряс меня за плечи, выдернув из тумана сновидения:
– Келси! Келси! Проснись!
Я открыла глаза, и свежие слезы побежали у меня по щекам, по следам, оставленным ночными рыданиями. Не в силах выдавить ни слова, я обвила руками шею Кишана и зарыдала. Он посадил меня себе на колени, прижал к груди и гладил по спине, пока я безутешно оплакивала его брата.
Наверное, я все-таки уснула, потому что проснулась в своем спальнике, в объятиях Кишана. Глаза у меня распухли, ресницы склеились во сне, и я отлежала себе всю щеку, потому что спала на кулаке.
– Келси? – прошептал Кишан.
– Я проснулась, – пробормотала я.
– Ты в порядке?
Я невольно поднесла руку к саднящей гулкой пустоте, поселившейся у меня в груди, и усталая слеза скатилась из уголка моего глаза. Уткнувшись лицом в подушку, я сделала несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться.
– Нет, – тускло ответила я. – Он… ушел. Что-то случилось. Мне кажется… мне кажется, что Рен… умер.
– Что случилось? Почему ты так думаешь?
Я пересказала ему свой сон и, как смогла, описала разрыв нашей связи.
– Келси, возможно, это был всего лишь сон, очень плохой, но все-таки сон. Нет ничего странного в том, что человек, переживший сильное потрясение – вроде нашей вчерашней схватки с птицами, – видит во сне кошмары.
– Возможно, – глухо повторила я. – Но мне снились не птицы.
– И тем не менее мы пока ничего не знаем наверняка. Вспомни, Дурга пообещала защитить его.
– Я помню. Но то, что я видела, выглядело слишком реальным.
– Ты все равно не можешь знать наверняка.
– Возможно, могу.
– Что ты задумала?
– Я хочу снова заглянуть к сильванам. Может быть, если я проведу еще одну ночь в Роще сновидений, то сумею увидеть будущее. Может быть, я узнаю, сможем мы спасти его или нет.
– Ты веришь, что это получится?
– Сильваны говорили, что когда они сталкиваются с неразрешимыми проблемами, то идут в Рощу за советом. Пожалуйста, Кишан. Давай попробуем.
Несколько секунд Кишан молча смотрел на меня, потом вытер слезы с моих щек.
– Хорошо, Келс. Идем. Давай поищем Фавна.
– Кишан, это еще не все. Что значит хридая патни?
– Где ты это услышала? – тихо спросил он.
– В своем сне. Рен сказал мне это перед тем, как мы расстались.
Не говоря ни слова, Кишан встал и вышел из палатки. Я выбралась следом и увидела, что он задумчиво смотрит куда-то вдаль. Потом он поднял руку, рассеянно провел по ветке дерева и, не оборачиваясь, сказал:
– Так наш отец называл нашу мать. Это значит… жена моего сердца.
Путешествие до поселка сильван заняло целый день. Милые дриады были несказанно рады увидеть нас снова и решили устроить торжество в нашу честь. Но у меня не было ни сил, ни настроения праздновать. Когда мы спросили, можно ли мне провести ночь в Роще сновидений, Фавн горячо заверил нас, что все к нашим услугам. Добрые нимфы принесли мне легкий ужин и до наступления ночи предоставили в мое распоряжение один из своих уютных домиков. Кишан тоже понял, что я хочу побыть одна, поэтому отправился ужинать с сильванами.
Когда сгустились сумерки, Кишан пришел за мной, но не один, а с гостем.
– Вот, кое-кто хочет с тобой пообщаться.
Он держал за руку среброголового сильванского карапуза, едва научившегося ходить.
– Кто это у нас такой?
– Ну-ка, приятель, скажи красивой тете, как тебя зовут.
– Рак, – ответил мальчик.
– Тебя зовут Рак? – переспросила я.
Круглая мордашка малыша расплылась в улыбке.
– Он хочет сказать, что его зовут Тарак, – подсказал Кишан.
– Тарак! – ахнула я. – Глазам своим не верю! Да ему на вид года два, не меньше!
Кишан пожал плечами.
– Видимо, сильваны быстро взрослеют.
– Невероятно! Тарак, милый, иди ко мне, дай мне на тебя посмотреть.
Я протянула руки, и Кишан ласково поманил малыша вперед. Тарак сделал несколько неуклюжих шажков в мою сторону и повалился мне на колени.
– Какой же ты большой мальчик! И какой красивый! Хочешь поиграем? Смотри-ка!
Я сняла с шеи Шарф, и мы стали следить за игрой калейдоскопа красок на ткани. Когда Тарак дотронулся до Шарфа, на легкой материи проступил маленький отпечаток розовой ладошки, через секунду превратившийся в завиток желтого цвета.
– Плюшевых зверей нам, пожалуйста!
Шарф всколыхнулся, разошелся на несколько лоскутов, и через несколько мгновений вокруг нас оказалась целая куча самых разных плюшевых зверей. Кишан уселся рядом со мной, и мы втроем стали играть в большой звериный парад. Боль, терзавшая мое сердце, немного утихла, пока я смеялась вместе с маленьким сильванским ребенком. Схватив игрушечного тигра, Кишан стал учить Тарака правильно рычать и в разгар игры поднял глаза на меня. Наши взгляды встретились, и он подмигнул мне. Я порывисто схватила его за руку, сжала и прошептала:
– Спасибо.
Он поцеловал мои пальцы и с улыбкой сказал:
– А теперь тете Келси пора спать. Да и тебе пришло время возвращаться домой, приятель.
Он подхватил Тарака с пола, посадил себе на плечи и негромко сказал мне:
– Я сейчас вернусь.
