– А я не юноша, я – майор.
– А-а, – протянул я. – А потом, после наших допросов Шишканова, сверимся в полученных результатах?
– Сверимся, – пообещал Володька. – Только ты начнешь первым.
Кстати, Клин нам понравился. Славный такой городишко…
Глава 11. Еще один воображаемый допрос секретаря Шишканова, или Может, поженимся?
Вы полагаете, с моей головой что-то не так? Дескать, проводит какие-то там виртуальные, то есть воображаемые, допросы. Разговаривает сам с собой. Причем на два разных голоса. Жестикулирует, прищуривается, вглядываясь в воображаемые глаза собеседника. Старается его перехитрить… Ан нет. С головой моей все в порядке. Относительно, конечно. Возникает вопрос: относительно чего или кого? И я отвечу: относительно насельников, то бишь стационарных пациентов домов скорби, желтых домов, дурдомов, психоневрологических диспансеров и такого же направления клиник. Хотя, черт его знает, может, там как раз и находятся самые адекватные люди, причем обретшие себя в этой жизни и сумевшие отыскать ее глубинный смысл. А вот те, что находятся снаружи вышеперечисленных заведений, и являются самыми что ни на есть настоящими психами: стремятся сделать головокружительную карьеру, ради чего подсиживают коллегу, планируют жизнь на десятилетия вперед, не подозревая о том, что она может оборваться в любой момент, стремятся забить утробу какими-то вкусностями, впадая в обжорство, мельтешат и снуют, бестолково скачут по жизни, толкаются локтями, стремясь добраться до хлебосольной кормушки, лгут напропалую, изменяют тем, кого любят, предают, убивают…
Ну, разве это не психи?
Словом, создают полнейший хаос и чувствуют себя в нем невероятно комфортно…
Кстати, виртуальный допрос – мое изобретение. Может, не совсем мое, но я точно знаю, что размышления такого рода свойственны далеко не каждому. А вот для меня такого рода игра-размышление позволяет максимально полно и достоверно представить ситуацию, которой не было, но которая могла иметь место.
На виртуальный допрос с Шишкановым я надел свой лучший костюм, делающий меня строгим и деловым господином. Зачем? Хотя бы потому, что одежда задает некоторый тон предстоящему разговору, диктует манеру поведения. Даже не столь образованный и культурный гражданин, как я, одевшись в дорогой костюм, не станет сморкаться через ноздрю на асфальт, прямо под взглядами спешащих прохожих (для подобных целей у него отыщется белоснежный платочек), в то время как обязательно сморкнется подобным образом, если на нем будут затасканные джинсы и замызганная футболка. Кроме того, хороший костюм вызывает доверие окружающих. И даже уважение к его носителю. Вот почему я и надел такой костюм, собираясь на, пусть и воображаемый, допрос к Шишканову.
В дознавательской комнате, естественно, воображаемой, я сел на стул и закинул ногу на ногу, изображая всем своим видом полнейшую уверенность в себе. И когда ввели Шишканова, я посмотрел на него снисходительно: дескать, я все про тебя знаю, гадский секретарь, и то, что сейчас с нами будет происходить, то есть допрос, – это всего лишь пустая формальность. Задача состоит не в том, чтобы ты помог мне в чем-то удостовериться или от чего-то отказаться, а в том, чтобы ты помог себе хоть как-то скостить длительный срок.
И вот первый мой вопрос. Он конкретен и, что называется, в лоб, рассчитан на то, чтобы заставить Шишканова занервничать по-серьезному: «Зачем вы убили Масловского?»
«Я никого не убивал», – ответит мне Шишканов.
«И Карину не убивали?» – спрошу я, прищурившись.
«И Карину я не убивал… Разумеется», – скажет Шишканов.
«А вы же раньше утверждали, что не знаете никакой Карины, – попробую поймать его на обмане. – А сейчас говорите мне, что не убивали ее».
«Я не в том смысле, что не убивал конкретно девушку с именем Карина, – немного растерянно ответит Шишканов, – я в том смысле, что никаких Карин, Марин, Маш, Авдотий, Вероник, Свет и прочих девушек я не убивал. Я вообще никого не убивал…»
Мне хорошо видно его состояние. Оно на грани отчаяния, и это для меня хорошо. Шишканов решил ни в чем не сознаваться – «уйти в несознанку», как говорят более опытные его товарищи, но сил для этого у него явно не было. Он очень боится, что его расколют. Боится, что приведут неопровержимые улики обоих его убийств. Он тупо трусит, и поэтому мысли его хаотичны. Они цепляются в его голове друг за дружку, бестолково путаются, сбиваются в клубок, не позволяют сосредоточиться. Он дезориентирован, деморализован, внутри его происходит моральный надлом, пока еще не проявившийся внешне. В его мозгу беспорядок, и мне это только на руку. Интересно, как с ним справляется сейчас Володька Коробов? Он его разбивает столь же успешно, как и я, или все-таки возникают какие-то трудности?
«Оставим пока разговоры про убийства, – примирительно скажу я вполне доброжелательным голосом. – А ответьте мне, Вячеслав Петрович, ведь это к вам стекается вся корреспонденция, адресованная организации «Контроль народа» и лично Василию Николаевичу Масловскому?»
«Предположим, ко мне, и что с того?» – ответит Шишканов, еще не понимая, к чему я клоню.
«И письмо от Лиды Колосковой из Клина сначала попало к вам, ведь так?» – наношу я, похоже, весьма ощутимый удар по своему клиенту. Если Вячеслав Петрович скажет, что письма такого не было, он явно соврет, ибо я, раз уж задал такой вопрос, знаю, что такое письмо было. И его ложь будет признанием в затеянной им афере с фальшивой дочерью Масловского. А еще это будет означать, что Карину он все-таки знал и опять-таки солгал, говоря, что, кроме этого имени, он ничего про нее не знает. А если Славик скажет правду, признав, что письмо было, это будет означать, что он, возможно, знал его содержание. Но только возможно. Я бы на его месте сказал бы, что такое письмо было…
«Да, я видел такое письмо, – если он не совершенный дурак, ответит Шишканов. – Это письмо вместе с другой корреспонденцией, адресованной лично Масловскому, я передал Василию Николаевичу тотчас, как только он появился в офисе нашей организации».
«А вы, простите, не поинтересовались содержанием этого письма, чтобы быть в курсе всех совершаемых вокруг вашего шефа событий?» – спрошу я так, ради проформы, поскольку буду наперед знать ответ Шишканова.
«Конечно, нет, – скажет он. – Какое я имею право вскрывать чужие письма? Если бы письмо было адресовано на имя организации, я бы его вскрыл, это входило в мои обязанности, но что касается личной переписки… Нет, этого делать секретарям не положено».
«Вы не учитываете одной вещи, – скажу я, пристально и немного насмешливо глядя в глаза Шишканова. – Я знаю содержание этого письма. И знаю, что у Масловского была дочь в городе Клину, о которой он ничего не знал. И звали эту дочь Лида. А вы, прочитав письмо – а вы его, несомненно, прочитали, – подговорили свою знакомую проститутку-индивидуалку с именем Карина выдать себя за дочь Масловского и устроили своему шефу трогательную встречу с ней. Сошлось и то, что Карину в действительности тоже звали Лида. Вполне возможно, что настоящее имя проститутки и подтолкнуло вас провернуть аферу с фальшивой дочерью. Впрочем, это не столь важно… А важно то, что Масловский поверил, что Карина его дочь, поскольку в письме были написаны некоторые подробности, о которых могли знать только Масловский и мать его дочери. Потом вы стали через Карину тянуть с Масловского деньги и, возможно, переборщили с этим. Когда вы будете сидеть в камере и вас заставят рассказать, за что вы попали сюда, то после вашего рассказа вам скажут мудрую и неоднократно подтвержденную сентенцию, что «жадность фраера сгубила»… Но это так, к слову, – извинительным тоном произнесу я. – Так вот… Масловский стал подозревать, что его разводят. И подозрение это пало на вас, поскольку все письма идут через ваши руки. Кроме того, Масловский за два дня до конференции имел встречу с настоящей своей дочерью, Лидой Колосковой, о чем вы, господин секретарь, не знали. Настоящая Лида, не получив ответа от отца на свое письмо, приехала в Москву, чтобы увидеть его. Просто увидеть и познакомиться. И хоть Масловский сгоряча и прогнал ее, посчитав за мошенницу, возможно, мошенницей к тому времени он считал и Лиду-Карину, и вас, гражданин Шишканов…»
