А сам старался не смотреть на Чиркову, все пытался понять, что сейчас произошло, и хоть как-то объяснить это, но мысли путались, да еще вдобавок и мутило. Подсознание было готово выдать простой ответ, основанный на анализе фактов, собранных рецепторами – зрением, слухом, но рассудок пока отказывался его принять, сопротивлялся из последних сил.
– Эстет, блин, куда деваться, – ухмыльнулся Чирков. – Дай, угадаю – хочешь, чтоб все по закону было?
На пистолет он обращал внимания не больше, чем на разбросанные окурки, оперся ладонями на край стола и не сводил с Олега глаз. Тот встал поудобнее, держа Чиркова на прицеле и понимая, что долго так не продержится. Чиркову надоест эта игра, и ему достаточно крикнуть, как сюда ввалится охрана. И так, поди, дверь с той стороны подпирают, ждут отмашки, и патронов у них точно больше.
– Угадал, – подтвердил Олег. – Странно про закон слышать, да? Ничего, скоро узнаешь, каково это – суд, приговор, этап. Готовься.
– Ты ничего не докажешь, не надейся, – огрызнулся Чирков.
– Ошибаешься, – сказал Олег, – у меня свидетели есть, человек, который тебе платил, чтобы ты его сыночка отмазал. Осипов, помнишь такого? Капустина, Титова?
Помнил, конечно, лицо враз перекосилось, как от пощечины, но Чирков быстро справился с собой. Сполз со стола и стоял, опираясь на спинку стула, то смотрел на бездыханную Ольгу, то тер лицо рукой.
– Вранье, – уставшим голосом отозвался он, – никто не поверит, свидетелей не было.
– …и показания родственников убитой беременной, той, кого ты в психи посмертно записал вместе с ее детьми.
Чирков дернулся было к Олегу, но там и остался, по щекам пошли алые пятна, на лбу показалась испарина. Он вцепился в спинку стула так, что пальцы побелели, но промолчал, следил за Олегом, подобрался, точно готовился к прыжку.
– Матвеев подтвердил, что так все и было, – произнес Олег и добавил: – Да, улик мало, мне главное – те дела поднять, в прокуратуру я доказательства отправил, так что готовься…
Чирков плюхнулся на стул, прикрыл глаза и стащил с себя галстук.
– Баран! – услышал Олег. – На кой тебе это надо? Пришел бы ко мне, поговорили как люди. Ты же не знаешь, зачем я это сделал…
– Знаю.
Чирков повернул голову, посмотрел исподлобья и принялся наматывать галстук на ладонь, глядя на Олега с неприкрытой ненавистью. И кинулся бы, непременно кинулся, но маячивший перед глазами Чиркова дульный срез делал свое дело.
– Знаю, – повторил Олег, – жена твоя жить не хотела, и я ее понимаю. Я тебе вот что скажу – лучше бы ей тогда все удалось. Она же вены резала, да?
И снова накрыло то волшебное, божественное чувство, когда держишь чужую жизнь в своих руках. А тут не только жизнь, но и самые интимные, близкие сердцу, скрытые от других чувства, в которых и сам себе не всегда признаешься. Чирков аж зубами скрипнул, краска схлынула с его лица, и он проговорил, еле ворочая языком:
– Рот закрой, она мне была всех на свете дороже, я ради нее тебя еще раз продам, не задумываясь…
Олег широко улыбнулся, но, чувствуя, что улыбка переходит в гримасу, сдержался в последний момент.
– Ради нее, говоришь? А это что? – повел он стволом в сторону стены, где лежала Ольга. – Как детям все объяснишь? Сколько их у вас – двое, трое? Без матери они все равно сироты, так что невелика потеря…
Ненависть и предчувствие близкой развязки подстегнули, волна ярости затопила, застила глаза, и Олег, плохо соображая, что происходит, нажал на спуск. Раз, два, три – пистолет дернулся в руках, отозвался сухими щелчками, но и только. И тут раздался смех, долгий, радостный. Чирков веселился в открытую, буквально ржал, глядя, как Олег разглядывает пистолет, вытаскивает пустой магазин, заталкивает его обратно.
– Думаешь, я дурак, чтобы при безумной бабе в доме заряженное оружие держать? Ловко она тебя развела, а ты, дурачок, повелся. Вечно тебя бабы имеют, карма у тебя, знать, такая…
От стыда и отчаяния горело лицо, Олег отшвырнул бесполезный пистолет и не сводил с Чиркова глаз. Все, сейчас все закончится, осталось немного, эта тварь снова посмеялась над ним. И в предчувствии близкого кошмара казалось, что Ольга тоже улыбается, правда, молчит при этом, а волосы у нее почти насквозь промокли от крови. Олег отвернулся, глянул на дверь, на Чиркова, а тот, развалившись на стуле, продолжал:
– Ольга три года назад помешалась, после очередного выкидыша, третьего уже или четвертого, точно не помню. Она родить не могла, как мы ни старались, ничего не получалось. И здесь лечилась, и за границей – без толку, я в это дело прорву денег ввалил, но все впустую. Потом она по церквям пошла, и кто-то ей нашептал, что ее детей типа злые люди украли, за этим к разным ведьмам таскалась, искала их и вроде как даже нашла. Одежду к их «возвращению» скупала, игрушки, комнату под детскую обустроила, там этого барахла завались. Я не возражал, делал вид, что она в порядке. Не в «психушку» же мне было жену сдавать, верно? Так бы и жили еще долго, если бы ты не нарисовался. Я ж Ольгу больше жизни любил…
– Ну, ты и мразь! – оборвал его Олег. – Любил больше жизни… Чем она тебе мешала? Сам говоришь – безумная…
– А что мне было делать? – Чирков отбросил галстук и карикатурно развел руками: – Сам посуди: Ольга сдать меня могла влегкую, она иногда хорошо соображала, мозги еще работали, хоть и фрагментарно. На кой черт мне такую гранату без чеки под боком иметь? Она мне выхода не оставила, а все ты виноват, только ты, паскудник. Ты и ответишь! – Он потянулся к куртке, кинул ее себе на колени и полез во внутренний карман.
– Снова дельце состряпаешь? – спросил Олег. Мутило уже всерьез, тошнота подкатывала к горлу, и дело было не в мертвой Ольге – пережитый пять лет назад кошмар возвращался, стоял за дверью и только ждал момента переступить порог.
– А тут и стряпать не придется, ты сам все сделал. – Чирков мельком глянул на Олега, как врач на безнадежного онкобольного, с профессиональным равнодушием, и принялся перечислять «симптомы»: – Матвеева в колодец скинул, человека моего, что за тобой присматривал, в подъезде прирезал, Осипова – пострадавшего, между прочим, по твоему делу – избил до полусмерти, – монотонно говорил он, – жене моей угрожал и имел относительно нее самые нехорошие побуждения, движимый которыми проник в наш дом, завладел оружием и, угрожая им, пытался изнасиловать Ольгу. Она сопротивлялась, а ты ее убил, вот этой самой пепельницей. – Он пнул носком покрытое густыми пятнами блюдце, подтолкнул его к Олегу. – Все сам сделал, так что мне остается только охрану вызвать и полицию заодно. Лет на пятнадцать твои подвиги потянут, не меньше, но в колонии ты и полгода не протянешь, обещаю… Сейчас люди приедут и упакуют тебя в лучшем виде.
Он листал телефонную книгу, держа мобильник немного на отлете, щурился, искал нужный номер, не обращая на Олега никакого внимания. Нашел, поднес телефон к глазам, выпятил нижнюю губу и нажал вызов. Длинный гудок прозвучал как сирена близкого тепловоза, кожу обдало морозом, Олега будто кто толкнул вперед, отпихнул от стенки и швырнул к Чиркову. А тот то ли расслабился, то ли прозевал удар, но подняться не успел, только повернул голову, причем медленно так, плавно, точно пьяный, да еще и удивленно улыбнулся при этом. Олег рванулся к нему, налетел, сшиб на пол вместе со стулом. Чирков выронил телефон и с грохотом завалился на пол.
