Узкая и длинная берестяная лодочка неслась со скоростью бегущего человека, час за часом скользя по гладкой воде. Колдовское солнце уже давно исчезло, скрылось позади за краем берега, за вершинами далекого леса, забрав с собой половину тепла. Теперь встречный ветер стал колючим, от днища челнока тянуло морозцем, и ноги ощутимо мерзли, изо рта вырывался пар. Однако шаману из древнего рода Ыттыргын все это было нипочем. Он даже лучше себя почувствовал – не так парился, непрерывно работая веслом.
Настоящее, южное солнце, ненадолго приподнявшись над водами впереди, покатилось вниз, начало медленно тонуть – и вместе с ним над волнами и берегом стала сгущаться мгла.
– Нет, нет!!! – взмолился Маюни. – Не исчезай! В темноте я не смогу найти свою милую Ус-нэ! Я не увижу ее ни среди моря, ни у берега! Не забирай свой свет, милое солнце. Оставь мне хоть немного!
Наивная мольба не принесла пользы – темнота подкралась к следопыту, обняла его, словно укутала непроглядным покрывалом, и только высокие звезды нижнего неба предательски подмигивали охотнику, позволяя разве лишь угадывать силуэт челнока да подсвечивая берег отблесками инея на мху и камнях. Различить же чужую лодку сквозь тьму он не смог бы и в нескольких шагах.
– О боги! О великий Хонт-Торум, о дева Мис-нэ, не поступайте так со мной! – в отчаянии закричал молодой шаман. – Я не могу ждать утра! В ночи семь дочерей отца смерти глазасты, как совы. Они найдут мою Ус-нэ, они сожрут ее душу, оледенят ее тело, они не дадут ей дождаться меня, услышать слово мое, обнять меня, ответить на мою просьбу! Помогите мне, вашему потомку! Помогите охотнику из рода Ыттыргын! А-а-а…
Маюни повернул к берегу, выпрыгнул из челнока, сдернул с пояса свой бубен, несколько раз ударил в него, потом содрал через голову малицу и глубоко резанул себя ножом по плечу, принося духам кровавую жертву, снова ударил в бубен:
– Вас зову, предки мои и покровители! Вас зову, боги и духи земли манси! Вас зову, всех кто желает испить моей крови! Приходите ко мне, будьте сыты, духи этого края. Пейте меня, ешьте! Но отзовитесь мне, последнему Маюни из зрячего рода Ыттыргын!
Юный шаман еще несколько раз резанул свое плечо и снова стал бить в старый, как сам шаманский род, бубен, впитавший души и силу многих, очень многих его предков.
Щедрое предложение было услышано – и паренек почти сразу ощутил движения рядом с собой, заметил какие-то туманные облачка, что вырастали из-под земли или слетались издалека, дабы припасть к его плечу. Очень скоро оно стало стыть от прикосновений холодных существ неживого мира. Маюни снова ударил в бубен, потребовал:
– Ответьте мне, духи берега, где дева белая из чужих земель, что плыла по этим волнам?!
– Зачем она тебе, Ыттыргын народа манси? – пошел шепоток по зарослям мха. – Она чужая, чужая… Она тебе не нужна… Она чужая… Ищи свою… Ищи манси…
– Не хочу другой! – отрезал шаман. – Хочу сердцу милую! Ус-нэ найти желаю. Покажите ее!
– Чужа-а-ая… – опять напомнили духи.
– Вы пили кровь мою, – напомнил Маюни. – Вы насыщались плотью моей. Я дал вам то, чего вы желали. Теперь вы должны дать мне то, чего хочу я. – И он потребовал: – Покажите мне путь к белой иноземке!
– Ей хорошо… Ыттыргын… Ей тепло… Ей весело… Не ищи… Она пошла дорогой света… В добрый мир, в яркий мир, в теплый мир. В цветочные луга, в душистые поля… Не ищи!
– Покажите мне путь, или я прокляну вас своей плотью! – ударил в бубен Маюни. – Вы пили мою кровь, вы ели мою плоть. Вы плоть от плоти моей! Мое проклятие, ваше проклятие!
– Зачем?! – испуганно отпрянули белесые создания. – Не ищи… Пойдешь за нашедшей свет, сам уйдешь по пути света…
– Лучше я пойду по пути света, чем останусь без моей единственной Ус-нэ! Укажите мне этот путь, я готов!
– Ты не должен уходить по пути света, Маюни, – неожиданно прозвучал вполне ясный и твердый женский голос, и вслед за ним к шаману вышли крепкий широкогрудый олень с ветвистыми рогами и тонкомордая телочка. – Ты последний из рода Ыттыргын, ты обязан оставить детей в нижнем мире. Грусти о белокожей чужой, помни о ней. Но найди себе жену народа манси и оставь детей, что продолжат древний род Ыттыргын!
– Зачем нижнему миру потомки Ыттыргын, коли шаман из этого рода не способен спасти даже своей ненаглядной избранницы? Разве достоин я жизни после этого, лесная дева Мис-нэ? Даже дороги света я буду недостоин, духи земли! Темные воды должны стать моим местом, и пусть могучий холодный Нгэрм вечно терзает мою душу, недостойную имени предков!
Олени повернули морды друг к другу и разошлись, удаляясь в темноту искрящейся инеем равнины. Духи же, пившие кровь, прильнули, шепча:
– Ищи бабочек, Маюни рода Ыттыргын… Ищи бабочек, зови чужую… Не ходи по пути света, не ходи в теплый мир… Пусть чужая отзовется… Услышит – твоя!
Остяк метнулся к челноку, на ходу подобрав малицу, бросил в лодку, столкнул, запрыгнул сам и погреб дальше, поглядывая на берег. Там, хорошо видимые во мраке ночи, вились белые тени и бродили полупрозрачные олени; там нюхали траву зубры и играли с лисами песцы, там бродили волки и сидели на деревьях совы… Причем и те и другие были слабо различимые, белые, почти прозрачные.
Маюни греб и греб, не жалея сил, опасаясь теперь рассвета куда более, нежели недавно страшился ночи. Прошел час, другой, третий… Четвертый… Как вдруг впереди, далеко на берегу, он и вправду увидел кружащиеся искорки, словно ветер поднял в воздух хлопья искрящегося в звездных лучах инея и теперь играл ими, то подбрасывая, то роняя, то раскачивая или собирая в облако. И там, среди этих порхающих искр, играла длинноволосая дева, одетая в просторное, русского покроя, платье.
– О боги, великий Хонт-Торум! – Маюни рванул к себе перекладину весла, круто поворачивая к берегу, выскочил, побежал было к порхающим бабочкам, но вовремя спохватился.
Это были существа иного мира, мира духов. Ему же была нужна настоящая, живая Ус-нэ!
Паренек повернул обратно к берегу, побежал вдоль него и почти сразу наткнулся на полувытащенную лодку. Из-под груды сетей на носу светлым пятном проглядывал носок сапога.
– О боги, Ус-нэ! – Маюни откинул сети, наклонился к девушке.
Казачка была холодной, как снег, и вроде как не дышала, на ее ресницах и волосах уже не таял иней, кухлянка и сарафан заледенели, кожа… Кожа еще оставалась мягкой, но приняла синюшный, мертвенный цвет.
Маюни вскинул голову и жалобно завыл, как попавшийся в капкан волк, не в силах справиться с накатившейся волной отчаяния. Потом резко повернул голову к берегу. Там продолжала играть с бабочками полупрозрачная дева в сарафане. Душа Устиньи еще не ушла на нижнее небо, она была совсем рядом, ее еще можно было позвать. Было бы куда…
Молодой шаман прикусил губу, оглядываясь. Подхватил девушку на руки, вынес дальше на берег, потом сбегал за сетями, подложил ей под спину. Метнулся за топором и решительно стал рубить лодку – никаких других дров окрест он просто не видел. Через несколько минут перед казачкой заполыхал костер. Маюни торопливо содрал с девушки всю одежду – застывшая, она сейчас больше леденила, нежели согревала, – притащил днище лодки, подпихнул Устинье под спину, под комки сети, придавая телу вертикальное положение и оберегая спину любимой от холодного ветра, а сам продолжил рубить на куски борта.
