Среди зелени во многих местах выступали лесистые островки, и Ганс Штраубе, окинув взглядом перекат, тут же вытянул руку в сторону одного из них:
– Вон тот удобно стоит. Перед ним на три сотни саженей место открыто, не подкрадется никто и от картечи не спрячется. Позади островки тоже удачно стоят. Если что, отход прикроют. Что скажешь, атаман?
– Сучья у осин низкие, есть за что гаком зацепиться. Верно, место хорошее, там и встанем, – одобрил Матвей.
Казаки повернули к острову, громко хлюпая сапогами по воде. Следом за ними, неся на плечах кулеврины, пищали и мешки с припасами, послушно пробрели десять плечистых молодых тотемников.
Остальные сир-тя тоже разошлись по островам, дабы заночевать в ожидании битвы на сухом месте. Оставив ватажников устраиваться на отдых, Митаюки сходила к великому вождю и вежливо поинтересовалась:
– Как дошли твои воины, храбрый Тарахад? Все ли в порядке?
– Дорога привычная, женщина, что тут может случиться? – пожал плечами тотемник.
– Скажи, когда обычно начинается битва?
– Двуноги всегда приходят незадолго до полудня, позавтракать успеваем спокойно. Мы встаем поперек реки, возле острова, на котором разбил лагерь твой муж, а чужаки в перестреле напротив. Великие вожди и великие колдуны говорят об обидах. Коли помириться не удается, они возвращаются к своим армиям, воины сходятся ближе, и лучники начинают метать стрелы. Если никто не бежит, то опосля мы сходимся вплотную, бросаем палицы, бьем в копья, сражаемся насмерть… Скажи, белокожий шаман нового бога выйдет вместе со мной говорить об обидах? Кто-то должен… Но только ведь он не знает нашей речи! Он не поймет, о чем станут говорить двуноги.
– О чем они станут говорить? – Митаюки пожала плечами. – Какая разница? Нам нужно их святилище, а не их обиды. Позволь начать битву моему мужу и помоги ему, чем только сможешь.
– У меня полторы сотни воинов, а у твоего мужа всего десять!
– Поэтому белокожие иноземцы и согласились на союз с тобой с такой легкостью, – кивнула чародейка и отправилась назад. Она очень надеялась, что неведомые пока тотемники двунога мыслят точно так же, как Тарахад. Для них завтра случится очередная битва в череде многих и многих, проходящих по одному и тому же ритуалу.
Предупрежденные ведьмой казаки выспались всласть, не спеша перекусили и только после этого, уже поглядывая вверх по реке, начали облачаться в броню.
– Что делать нашим сир-тя, Матвей? – глядя на мнущихся носильщиков, спросила Митаюки. – Которые носить пищали назначены?
– Язычникам? – Ватажник мельком глянул на полуголых воинов, имеющих из оружия только палицы с набалдашником из речной гальки, и безразлично отмахнулся: – Пусть спины прикрывают.
– Вы должны идти за спиной белых иноземцев! – перевела молодым воинам чародейка. – И следить, чтобы никто не напал на них сзади.
– Да, белая хозяйка, – поклонились сир-тя.
Прозвучавшего звания Митаюки в первый миг не поняла, но потом сообразила: ее считали хозяйкой белокожих воинов. Враз повеселев, ведьма ткнула пальцем в двух парней видом покрепче:
– А ты и ты будете охранять меня. Как вас зовут?
– Ибедор-ци, белая госпожа, – ответил парень с приплюснутым носом.
– Вэсако-няр, белая госпожа, – поклонился остроносый.
В остальном они были похожи как братья: черноволосые, с заплетенным на затылке хвостом, синеглазые, круглолицые, с выпуклым подбородком, на голову выше Митаюки и вдвое шире ее в плечах, в замшевых туниках без рукавов. Дети одного племени…
В верховьях реки послышался треск и шелест. Могучая армия Верхнего Ямтанга наконец добралась до Зеленого переката и теперь выходила на него, затаптывая сочный ломкий камыш.
Племя, поклоняющееся двуногам, смогло набрать не меньше трех сотен воинов, одетых сплошь в красные туники, – словно в черничнике среди ягод всю ночь валялись. Примерно половина несла копья, половина шла с большими, в рост человека, тугими можжевеловыми луками. Тут и там поблескивали золотые амулеты вождей. Колдуны в масках, знамо, двигались самыми последними.
Зашевелились горожане Пы-Ямтанга, выходя на мелководье и вытягиваясь меж берегами редкой толпой – копейщики впереди, лучники сзади. Точно так же стали разворачиваться и их враги.
И тут, подавляя всех вокруг своей шаманской силой, появился великий колдун тотемников! Он не шел, он ехал на загривке сильного молодого двунога ростом втрое выше человека. Любому смертному, даже далекому от чародейской мудрости, было понятно, каких высот знания достиг сей сир-тя, с легкостью повелевающий злобным могучим зверем. Тот даже не пытался содрать с себя упряжь, на которой восседал его повелитель, и медленно ступал среди остальных, пеших шаманов, не обгоняя их, но и не отставая.
– Матвей? Силантий? – негромко спросил Штраубе.
– На пределе, немец, – пригладил бороду Силантий.
– Дык подъезжает нехристь, – ответил Матвей. – Знамо, на пределе. Но достать можно.
– Попытка не пытка, – перекрестился Силантий. – Ну-ка, племяш, фитили нам запали.
Двуног, водя головой из стороны в сторону, открывал и закрывал пасть, громко клацая зубами.
Кудеяр суетливо высек на трут искру, запалил от нее бересту, от бересты – кончики нескольких фитилей и поспешно начал заправлять их в замки.
Армия Верхнего Ямтанга почти развернулась в несколько рядов – копейщики впереди, лучники сзади. Шаманы приближались к задним рядам.
Казаки, стоя бок о бок, положили пищали на низкий толстый сук осины.
– Три, – сказал Ганс Штраубе. – Два… Пали!
Три выстрела слились в один упругий грохот – и тотчас великий колдун, вдруг всплеснув руками и привстав, повалился назад и скатился со спины зверя. Двуног радостно зарычал, заставив прыснуть в стороны прочих шаманов и простых воинов, запрыгал, крутясь, наклонился, сцапал тело своего недавнего седока, подбросил, перехватил в воздухе, перемалывая челюстями, и побежал к лесу, заглатывая на ходу недавнего хозяина.
Радостный крик ватажников привлек внимание вождей в строю. Они указали на остров, и правый край армии сир-тя пошел вперед, а лучники наложили стрелы на тетивы.
Трое стрелков схватились за уже заряженные пищали, в то время как остальные казаки стали забивать новые заряды в уже отстрелянные стволы. Первые стрелы взвились вверх, в небо, чтобы упасть на врага сверху, – а Матвей, Штраубе и Силантий в это время наводили свои стволы по прямой. Фитили опустились на полки, дробно загрохотали выстрелы. Тяжелые пули размером с большой палец ноги, способные при попадании со ста шагов выгнуть вражескую кирасу чуть не до позвоночника, ударили в строй обнаженных людей, пробивая одно за другим сразу по два-три тела, чтобы потом улететь дальше в лес.
Шаманы забили в бубны – но пищали продолжали грохотать и грохотать, сир-тя падали тут и там, счет павшим перевалил два десятка, стрелы же долетали до острова только на излете.
