– Он тоже за припасами на Печору плавал, – проводила воина взглядом юная ведьма. – Может, хоть он чего интересного расскажет, дабы мы за работой не скучали. Любопытно же!
Василий, как и многие воины ватаги, на Митаюки искоса поглядывал, хотя на жену соратника, понятно, не покушался. Однако, раз уж сама позвала, откликнулся. Оставил корзину с уловом возле полонянок сир-тя, дабы разбирали, повернул к девушкам:
– Доброго вам дня, красавицы писаные!
– Какой же он добрый, Вась? Дождливый чего-то день, холодный, – пожаловалась Митаюки. – Вот, прячемся. А ты, ведаю, путником себя знатным выказал. Давай, расскажи! Как вам на берега восточные плавалось, что видели, как путь нашли, далеко ли до Печоры добираться?
– Путь на деле не такой уж и долгий. Коли с ветром попутным идти, так и за неделю добраться можно, – польщенный вниманием, начал рассказывать кормчий. – Ден пять до устья Печорского да пару дней вверх по реке до острога Пустозерского. Быстро проскочить можно, одна нога здесь, другая там. Однако же не везло нам с самого начала, ровно порчу кто-то навел. Поперва на засаду нарвались, опосля струг на скалы напоролся, потом чуть не заплутали…
Сказителем Яросеев оказался неожиданно неплохим и очень быстро собрал вокруг себя изрядное число слушателей. Да и то слово – скучно в остроге, жизнь однообразная. А тут какое-никакое, а развлечение. Тем паче что и работать оно не мешало. Пластай себе рыбьи тушки али распорки в брюшину мелочи ставь – да слушай. Женщины испуганно охали при упоминании мечущих камни менквов и летающих колдунов, казаки, вороша угли и подтаскивая дрова, покачивали головами. А когда струг с треском напоролся на высунувшуюся из моря скалу, Настя и Олена даже охнули, вскинув ладони к лицу, так повестью увлеклись.
Закончилось все, знамо, хорошо – каждый обитатель острога знал, что домой караван с Печоры вернулся благополучно, привезя и огненное зелье, и ядра к фальконетам, и сукно с полотном для обносившихся казаков, и железо нужное: скобы, топоры, ножи, шила и иголки. Однако поволновались бабы и мужчины всласть, прямо как заживо приключение летнее повторили. И судя по взглядам многих дев, грядущая ночь обещала стать для казака сладкой на удивление.
К концу рассказа Митаюки аккурат управилась с ушивкой сапога – сперва протянув крючком ремешок через приготовленные дырочки, а опосля, уже на ноге Устиньи, туго затянув по месту и закрепив несколькими узлами.
– Скажи, Василь, как кормчий бывалый и опытный, – обратилась она к Яросееву в наступившей тишине. – А человеку неопытному безопасно до Печоры добраться можно? Ну, дабы не заблудиться, не пропасть. На небольшой лодке с парусом получится?
– Так дело нехитрое, – под восхищенными взглядами женщин небрежно пожал плечами ватажник. – Коли вдоль берега недалече идти и при плохой погоде на сушу выбираться да пережидать, так и доплывешь без хлопот особых. Токмо дольше сие получится. Мыслю, не на неделю, а на две, а то и три путь растянется. А ты что, дева Серьгова, никак в Пустозерье податься задумала?
– Ты же его хвалишь? – вскинула густые черные брови Митаюки. – Живется там, по словам твоим, легко и сытно, войны неведомы, земля богата.
– Для тех, кто трудиться готов, земля везде богата, девица красная. А коли муж работящий, так и в доме сытость.
– Ну, лучше мужа мого, Матвея Серьги, в мире не сыскать, с ним не оголодаю, – невозмутимо отрезала юная чародейка. – Коли устанет он в остроге жить, попрошусь по пути, тобой указанном, на Печору сплавать, красоты тамошние посмотреть. Может, и останемся… – Митаюки отмерила паузу, испуская вокруг себя волну умиротворения, делая это чувство столь сильным, как только могла. – Или не останемся. Там ведь не знает нас никто, новую жизнь начинать придется, словно новорожденным. А здесь нам все знакомы, все приятны, к каждому с добром относимся, и нас все любят… – И она решительно отмахнулась: – Нет, не поплывем.
Обитатели острога зашевелились, улыбаясь такому выводу. Сотворенное юной чародейкой умиление попало на благодатную почву. Люди посмотрели друг на друга иными глазами, как на близких друзей, почти родичей. Но важным стало то, что причиной для добрых мыслей стали слова Митаюки.
Одна важная для всех фраза, другая, третья. Чем дальше – тем внимательнее слушают, больше верят. Так, из маленьких побед, словно из ступенек бесконечной лестницы, и складывается весомость мнения настоящего вождя.
Учение девичества равно излагают для всех. Но пользуются знанием отчего-то лишь редкие единицы. Эта странность всегда удивляла Митаюки-нэ. Однако чародейка из знатного рода предпочитала удерживать удивление в себе. Ибо намеревалась стать той самой «единицей», что возвысится над прочими. Зачем собственными руками плодить себе соперниц? Пусть остаются ленивой толпой подданных.
Затем был ужин, ночь – и новое утро началось уже с откровенно проливного дождя.
Впрочем, занятые делом ватажники сразу подправили свои планы, сунув приготовленную для завяливания рыбу в густой дым от принесенных влажных веток: горячее копчение тоже неплохо продукты сохраняет, тем паче что ледник имеется. Мужчины занялись конопаткой стен изнутри, дабы зимой не дуло, ну а женщины, понятно, – стиркой грязной одежды, ремонтом чистой. Митаюки же, отведя Устинью, стала кроить по ее ноге второй сапог.
Прочие женщины, проходя мимо, все чаще и чаще бросали на казачку любопытные взгляды. К обеду не выдержала душевных мук щуплотелая Ябтако-нэ, еще совсем недавно впервые вкусившая сладость мужских ласк и потому терзаемая любопытством сильнее прочих. Но, кроме того, уже неплохо говорящая по-русски.
– Прости, уважаемая казачка, – со всем уважением поклонилась прибившаяся к Яшке Вервеню черноволосая полонянка, – дозволь вопрос задать, Устинья уважаемая…
Чуть поодаль собралось еще несколько девушек, языка толком не знающих, но все равно с интересом прислушивающихся.
– Да спрашивай, чего там? – улыбнулась ей добродушная казачка.
– Скажи, уважаемая Устинья, – покосившись на подружек, понизила тон Ябтако-нэ. – Верно ли люди сказывают, что у менквов достоинство столь велико, что познавшая людоеда женщина ни на какого другого воина больше и смотреть не может?
Казачка, успевшая почти забыть давний позор, громко сглотнула и на глазах побледнела.
– А ну, брысь отсюда! – выпрямившись, громко рявкнула Митаюки, одновременно выплеснув на девок чувство веселья.
Старшинство чародейки в ватаге было достаточно велико, чтобы полонянки испуганно прыснули в стороны. А родовая колдовская сила оказалась достаточна, чтобы пробудить в слабых умишках смех, с каковым сир-тя и разбежались.
– Как?.. – Устинья, белая как снег, подавилась словом.
– Милая, милая моя, ты чего… – обняла ее за плечи Митаюки. – Вот дуры-то какие! Нечто Настю подслушали? Пойдем, пойдем отсюда! Жарко тут больно, на берегу все доделаем…
Подхватив шкуру, чародейка быстро вывела подругу из пристройки, потом за ворота. Тут, оказавшись вне людских глаз, Устинья не выдержала и разрыдалась, уткнувшись Митаюки в плечо.
