Поднялись сначала по одной лестнице, затем по другой. Теперь свет стал ярким — по крайней мере, для привыкших к темноте глаз. Путники вышли в просторное помещение. Когда-то здесь, по-видимому, находились кассы. Но теперь все предметы, включая киоски и турникеты, вынесли. Остались только черные стены, украшенные фигурами, которые казались статуями, пока не оживали и не начинали двигаться.
Отделяясь от стен, десятки созданий сходились к ним со всех сторон.
Джон поднял руку ладонью наружу.
Создания остановились. Все, кроме одного. Оно вышло вперед неуверенной, почти младенческой походкой, которую Джону уже приходилось наблюдать у этих созданий, когда они бывали вынуждены ступать по земле. У этого существа были жесткие крылья, сложенные, как мантия. Небо было его царством.
«По идее, их вид должен вызывать ужас. Они похожи на дьяволов со средневековых фресок», — сказал Джон самому себе.
Но они не внушали страха. Священник уверенно смотрел в лицо приближавшегося к нему создания.
― Наконец-то ты пришел, Джон Дэниэлс, — прозвучал голос внутри его черепной коробки.
― Ты знаешь мое имя.
― О твоем приходе было объявлено. Добро пожаловать. Мир тебе.
Это были не слова — вспышки информации, своего рода смысловые молнии, загоравшиеся в сознании.
― Мой друг может остаться?
― Он тоже, как вы говорите, Божий человек?
― Да. А вы знаете Бога?
― Не лично.
Сказав это, существо развернулось и направилось в центр комнаты, где свет был ярче. Джон хотел задать ему и другие вопросы, но почувствовал, что оно не ответит. Так что он просто последовал за ним. То же сделал и Самуэль.
Стоявшие на их пути существа расступались в стороны, как воды Красного моря перед Моисеем. Сердце Джона радостно билось. Несмотря на заверения Монаха, он не полностью доверял этим непредсказуемым созданиям, далеким от человеческой логики.
Свет становился все ярче, и вскоре с неба начало падать что-то холодное и влажное, как слезы. Джон и Самуэль подняли головы. Шел снег. Мелкий и нежный снег, мягко ложившийся на все вокруг.
Они пошли вверх по ступеням, на улицу. Это было как выходить на свет из могилы.
По мере того, как они поднимались, становился все виднее огромный черный холм, усеянный шпилями и высокими арками. Странные украшения заполняли его сверху донизу.
Наконец оба они поняли, что находится перед ними. Это был миланский Дуомо
[26]
. Но переделанный до неузнаваемости. Остальные здания на площади тоже были покрыты черным, как панцирь скарабея, лаком. Белизна мрамора сменилась чернотой, как на негативе фотографии.
Только золотая статуя на макушке самого высокого шпиля все еще продолжала сиять.
― Невероятно, — сказал пораженный Самуэль.
― Да, — ответил Джон с замиранием сердца. Снег, скользивший по их курткам, ложился на кожу и крылья шедшего перед ними существа причудливым узором, складываясь в звезды, в волны...
Создание обернулось. Знаком пригласило их следовать за ним.
Они поднялись по ступеням и вошли в Дуомо.
Если снаружи здание выглядело сильно преобразившимся, то внутри создавалось впечатление, что человек вообще никогда не принимал участия в его возведении и даже не бывал в нем.
Пространство громадного центрального нефа пересекало множество своеобразных мостков. Между стен натянуты черные тросы в человеческую руку толщиной, и на каждом головой вниз, как летучие мыши, висели сотни ночных созданий. По-видимому, они спали. Другие передвигались по церкви, занятые какой-то непостижимой деятельностью, — непостижимой для Джона и Самуэля, которые, запрокинув головы, удивленно разглядывали необычное место.
Создание повело их к алтарю.
Невероятно, но гигантские готические витражи практически не пострадали. Разбилось всего несколько секций, и в них утраченное стекло было заменено вездесущим черным лаком. Но большая часть витражей сохранилась и сияла яркими цветами: красным, синим, золотым. Цветами, которые уже давно исчезли с лица Земли.
Свет, хоть и слабый, проникал внутрь через витражи. Наслаждаясь великолепием цветов, Джон задумался, что бы почувствовали художники и ремесленники, на протяжении шести веков трудившиеся над этим великолепием, увидев, во что превратился их мир. Миллиарды людей потеряли жизнь, пламя преисподней уничтожило Землю, и все же древние витражи сохранились и продолжали очаровывать своей красотой.
История Адама и Евы, Исаака, жизнь Христа разворачивались на тысячах квадратных метров цветного стекла и смальты.
Самуэль оторвал Джона от его мыслей.
Раввин молча кивнул в сторону двух существ, работавших со своим вездесущим лаком над участком витража, в котором не хватало стекла. Они лепили этот странный материал руками, как пластилин. Буквально за несколько мгновений из-под длинных пальцев вышла фигура пахаря. Было удивительно наблюдать за тем, как сюжет утраченного витража восстанавливается нечеловеческими руками.
К Джону пришло умиротворение, какого он не испытывал со времени Страдания. Должно быть, то же чувствовал переписчик, в темные века копировавший древний, непонятный для него текст, сохраняя и передавая сокровища знаний. В скромном молчании, как и эти создания, безмолвно воспроизводившие в черном лаке утраченные формы, — то ли по памяти, то ли узнав их каким-то недоступным для людей восприятием.
― Джон... — повторил раввин тихо. На этот раз в его голосе был слышен ужас.
Священник обернулся, оторвавшись от своих мыслей.
С алтаря спускались три фигуры почти трехметровой высоты. Их крылья были сложены. От них исходило ощущение абсолютной силы. Они шествовали медленно и торжественно. Самуэль приблизился к Джону, словно ища у него защиты.
Дэниэлс сделал шаг навстречу. То же пришлось сделать дрожавшему как лист Самуэлю.
Черные непроницаемые лица внимательно рассматривали пришедших.
― Мы слушаем вас, — прозвучало в головах людей.
― Вы знаете, почему мы здесь? — начал Дэниэлс.
― Знаем.
― Сыны Гнева завладели атомной бомбой. Если мы их не остановим, они используют ее против вас.
