— Почему?! — Я вою, как раненый зверь. «Миша умный, добрый, чуткий, нежный»?!
— Так получилось. Прости.
— И это все, что ты можешь сказать?
Голос мужа тих и устал.
— Да. Так получилось…
— Но почему ты ничего не сказал мне? Два года назад? Год?
— Маме не понравилась Яна.
— Они знакомы?! — Я не грохнулась в обморок только чудом.
— Да. Яна работает в туристической фирме и часто ездит в Россию…
— Боже! — опять взвыла я. — Ну почему ты мне ничего не сказал? Почему ты не просишь развода?
— Яне он не нужен, мой развод. Она уже разведена с американцем, и он платит хорошее содержание… пока она снова не вышла замуж…
Какая низость! Муж еще лепетал что-то о ловкой девушке Яне, которая доит заокеанского бывшего мужа и спит с моим.
— Мама надеялась, что у нас с Яной может не получиться, — бормотал Михаил. — Она ничего тебе не говорила, она надеялась…
— А у вас получилось? — В моем тоне появился сарказм. Значит, из обморока я возвращаюсь.
— Яна ждет ребенка. Третий месяц…
— А ты ждешь поездки в Испанию?
— Сима, не надо. Результаты анализов мы получили только позавчера. И… Яне не нужен мой развод…
— А ребенка вы мне собираетесь подкинуть? Или как? Может быть, она ездит на случку к старому мужу? — я заорала как сумасшедшая.
— Сима, так… нельзя…
— А водить меня за нос, «новый контракт, новый контракт…», можно?
— Подожди. Яна завтра вылетает в Москву, хочешь, она зайдет к тебе, и вы обо всем…
— Мухин, ты с ума сошел? — Я кричала так громко, что, возможно, диким ором переполошила курятник на улице. — Ты еще предложи нам подружиться! Ты — бесчувственная железная шестеренка!
На этой реплике я всхлипнула и положила трубку.
Комната плывет перед глазами голубыми разводами, я натыкаюсь взглядом на фотографии — я, Миша, Муза, Людвиг. А в моей руке стиснут снимок — Миша, Яна, торт, цветы…
Плохо… Лица на фотографиях не улыбаются… они осыпают меня усмешками… как гадко все это…
Телефон звонит, я хватаю трубку, кричу в нее:
— Алло!
— Это я, — испуганный голос не моего мужа, — Лева…
— Чего тебе?
Лев молчит, и я, опомнившись, извиняюсь:
— Прости. Я думала, муж звонит.
— А что у вас…
— Это не важно. Ты что-то хотел сказать?
— Да, — Лев сбился и, пожалуй, уже забыл, зачем позвонил. — Ах, да. Вот… — он бормотал очень смущенно и очень похоже на то, как пять минут назад бормотал мой муж. Бывший. — Квитанции из химчистки приемщицы обычно кладут в карман вещи. Проверь, пожалуйста, дубленку. Думаю, квитанция в кармане…
— Как ты узнал мой номер телефона? — не знаю почему, спросила я.
— Гале Зайцевой позвонил. Она дала мне свою визитку на похоронах.
— Хорошо, — говорю я. — Сейчас проверю дубленку. Жди. — И кладу трубку на рычаг.
Встать и доползти до гардероба нет сил. Меня предали. Растоптали и уничтожили в том месте, где жила любовь.
Если бы их связь не тянулась так долго! Я бы смогла простить. Но это…
Я понимаю, что не спросила у Миши самого главного, и опять повторяю набор норвежского номера.
— Да.
Это он.
— Скажи мне… какая она?
— Ну… она умная, — начинает он перечисление, но я швыряю трубку и начинаю хохотать.
Если бы он сказал «красивая», «молодая», «добрая», «понимающая», а он первым назвал — «умная».
А я дура! Я сижу с его мамой в Москве, выгуливаю его собаку, мою сто окон по первому ее требованию, а она… умная…
Стены пляшут перед глазами в голубом тумане. Неверной походкой я бреду назад в спальню свекрови и смотрю на разобранную, незаправленную кровать. В ней Муза прятала это сокровище — полароидный снимок, скомканный в моих руках.
Отложив его в сторону, я навожу порядок. Надеваю на подушки нарядные наволочки, запихиваю одеяло в шелковый плен… Постель сияет розовым светом. Я разглаживаю фотографию, кладу ее на центр подушки в атласных оборочках и любуюсь…
В том, как выглядит кровать, есть что-то от мести. Унизительное. На контрасте…
По дороге к входной двери вспоминаю, что хотела сделать что-то важное… Ах, да, квитанция.
Иду к гардеробу, роюсь в кармане дубленки и… нахожу бумажку.
Лев открыл дверь, едва я вышла из своей. Он сделал то, что сейчас было для меня самым важным. Стоял у двери, смотрел в глазок, прислушивался и ждал.
В его квартиру я не вошла, а ввалилась. Больно стукнувшись о косяк, я отвела его руки — сосед испугался, что я падаю, и хотел подхватить у пола — и протянула квитанцию:
— Вот. Была в дубленке.
— Я так и думал, — кивнул Лев и повел меня на кухню.
— Налей мне чего-нибудь…
Такими темпами я ударно сопьюсь, пожалуй, уже к ноябрьским праздникам.
Интересно, где-нибудь ведется статистика женского алкоголизма? Если да, то кто спивается чаще — одинокие, замужние или подло брошенные? В этом же плане меня также интересует информация по суицидам и прочим психическим недугам.
Лев принес две бутылки с коньяком. Из одной, в ней осталось на донышке, мы пили давно… миллион лет назад, в это воскресенье. Вторая бутылка была полной, нераспечатанной. Третья, насколько я помню, должна лежать в «бардачке» машины. У Левы странная соседка — дама с неприятностями, пьющая по вечерам, и он готов ко всему. Запасец коньячку на взвод сестер из медсанбата…
«Лева умный, добрый, чуткий, нежный…»
И главное — он рядом. Протяни руку и дотронешься.
— У тебя что-то случилось? — спросил Лев, наполняя два фужера. В один накапал для приличия, в другой плеснул щедро, на треть.
— Меня, Лева, муж бросил.
— Тебя? — Сосед произнес это с таким искренним недоумением, словно Сима Мухина была заговоренной от неудач в любви.
— А что? — усмешка у меня вышла вялой. — Я не похожа на тех, кого бросают?
— Нет… ну, в смысле… да. Не похожа.
И долил свой фужер вровень с моим. Я поддержку оценила.
— Мне не повезло, — я чокнулась с ним и сделала глоток, — нашлась умная девушка Яна…
— Где нашлась?
— В Норвегии.
Я хотела поговорить о любви, но у Левы мозги набекрень съехали, и он тут же занес девушку Яну в список подозреваемых — главных врагов. И задал вопрос, думать над которым мне не хотелось вовсе:
