Отвести меня было не просто, потому что я еле стояла на ногах. Кажется, Юджин попробовал взвалить меня на плечо и понести, но я вырывалась и падала, пока за дело не взялась Инес. Ей, конечно, это удалось, как всегда, когда нужно было скрутить меня в тот самый бараний рог. Она встряхнула меня как следует, поставила на ноги, плотно взяла под локоть и сказала тихо:
«Хватит придуриваться. Иди вперед и не качайся, как пьяная».
«Но я и есть пьяная», — попыталась оправдаться я.
«А кто тебе велел пить?», — возразила она резонно и поволокла меня к нашему апартаменту, благо идти было недалеко.
По дороге я опять стала рассказывать про батарею в сапогах на шпильках и в белых шортах. Мне кажется, Инес все же что-то из моего рассказа усекла, потому что сказала еще тише:
«Лучше прикуси язык и не позорься».
Терпеть не могу, когда она начинает говорить тихо — это никогда добром не кончается. Так что я прикусила язык и вытерпела, пока она меня водила пописать, а потом раздевала и укладывала, как маленькую. Сквозь сон я слышала, что в гостиной громко смеялись и пели. По-моему, пришел Эрни, играл на рояле и пел с Габи что-то по-английски. А может, мне это все приснилось, потому что, когда я открыла глаза, вокруг было тихо и темно.
Хоть голова у меня раскалывалась, как при гриппе, я все же выползла из-под одеяла и поплелась в спальню проверять, кто с кем спит. Но ничего особенного я не обнаружила, — Инес, как обычно, дрыхла на одной кровати, а Габи на другой, и рядом с ними не было ни Юджина, ни Эрни.
Утром я чуть не проспала завтрак, но Инес была в таком хорошем настроении, что даже не выбранила меня за вчерашнее. Зато я сама себя ругала последними словами — зачем мне понадобилось напиться и пропустить самое интересное? Теперь я уже никогда не узнаю, что вчера произошло между нею и Юджином, и все из-за собственного плохого характера.
Но по крайней мере я должна разузнать, что она написала в том таинственном письме, — может быть, тогда что-нибудь прояснится. К счастью, сразу после завтрака Инес и Габи занялись приготовлениями к сегодняшнему прощальному концерту и предоставили меня самой себе. А с самой собой я всегда смогу договориться.
Я и договорилась — было решено опять отправиться к Юджину. Я смутно помнила, как он рассказывал, что будет все утро заниматься упаковкой своей удачно проданной коллекции, а значит, я застану его в выставочном зале. Кроме письма мне нужно было выяснить, чем закончилась драма с мафией нищих — ищут ли они его по всей территории Института или оставили в покое.
На этот раз добраться до его зала мне было легче легкого, потому что вчера на обратном пути я хорошо запомнила дорогу, не говоря уже о том, что павильон Скульптур был виден издалека. Выставочный зал Юджина выглядел, как наша московская квартира перед отъездом в Израиль — все стены были голые, пол был уставлен картонными ящиками и завален обрывками прозрачного пластика и кучами белых упаковочных шариков из пенопласта.
Иконы стояли на полу вдоль стен, и огромный негр в синем комбинезоне помогал Юджину укладывать их в ящики. Они бережно заворачивали каждую доску в пластиковую простыню и осторожно опускали ее в ящик, засыпая пространство между досками пригоршнями белых шариков. Это было как раз то, что мне нужно. Я для виду потопталась между ящиками и развязной походкой направилась к круглому фонарю, спрятанному за зеленой бархатной портьерой, где я вчера обнаружила Юджина. Там, конечно, не было никого, но стол еще был не убран, и на нем была навалена гора писем и бумаг. Я без труда нашла среди бумаг голубой конверт с вензелем Инес, но, к сожалению, он был пустой — ее письмо исчезло.
Опасаясь, что Юджин может войти в любой момент, я стала лихорадочно рыться в бумагах, и недаром — через пару минут я нашла страничку, исписанную каллиграфическим почерком Инес. Она очень гордится своим почерком, не испорченным, как у всех других, вульгарным печатанием на компьютере: «Мои пальцы касаются только струн арфы», — любит говорить она при каждом удобном случае.
Сейчас случился как раз такой удобный случай — ведь по сути я умею по-русски читать только печатные буквы. Инес, конечно, без всякой жалости вдалбливает в меня то, что она называет русской культурой, но в русской школе я проучилась всего один год и научилась там читать только каллиграфический почерк. Такой, как у нее. Корявые записки папца или Габи я никогда толком не могла одолеть.
Зато сейчас секретное письмо моей мамашки лежало передо мной во всей своей каллиграфической красе, но я успела прочесть всего лишь три последние строчки:
«…а теперь вы это прочли, вы теперь знаете. И поэтому прошу — собирайте вещи и уезжайте.
Если у вас нет для меня ответа, я не хочу вас больше видеть. Прощайте, прощайте, прощайте!».
Это было шикарно, это было даже лучше, чем я себе представляла! Я уже хотела перевернуть письмо и начать читать с начала, но тяжелая рука легла мне на плечо:
«Фу, какой позор! Тайком читать чужие письма!» Я быстро обернулась, ожидая сама не знаю чего: рычания, оплеухи? Но прозрачные глаза Юджина смеялись, а не сердились. Он аккуратно вытащил письмо из моей ладошки и спросил: «Что бы ты сказала, если бы я вздумал жениться на твоей матери?».
3
Мы опять катим через американские просторы в шикарном автобусе фирмы «Серая собака» — на этот раз из Чотоквы в Нью-Йорк. Последние два дня проскочили тихо, почти без событий, если не считать событием наш прощальный концерт и мое незаконное купание в запрещенном для купания озере Чотоква. Прощальный концерт прошел на ура, а незаконное купание в озере на ура с восклицательным знаком. И все же я влезла в эту противную, заросшую липкими водорослями лужу сразу после отъезда Юджина не по доброй воле — меня туда загнали силой.
Юджин отбыл в Техас рано утром в маленьком крытом грузовичке, до верху набитом картонными коробками с проданной коллекцией поддельных икон. Усатый господин в ковбойской шляпе оказался скучающим миллионером, создавшим в своей техасской усадьбе музей совершенных подделок. Собственноручная доставка белых икон в музей входила в необычайно выгодный контракт, который он заключил с Юджином в тот день, когда я обнаружила на круглом столе Юджина голубой конверт Инес.
Мы приперлись провожать его в дальний путь всем дружным коллективом — даже ленивая Габи согласилась ни свет, ни заря вылезти из постели, чтобы помахать ему ручкой на прощанье. Улыбаясь нашей троице из окна кабины, Юджин обещал привезти из техасского музея фотографии других совершенных подделок, собранных его ковбоем. При этом выяснилось, что ковбой вовсе не гонял по прериям на горячем скакуне, а просто-напросто торговал по всему штату безалкогольными напитками, чем и заработал свои несметные миллионы. А жаль, — вчера, когда Юджин с ним прощался, я обратила внимание, что вдобавок к джинсам он напялил на ноги ковбойские сапоги, которые придавали ему еще больше лихости.
Мне не сказали, сколько тысяч долларов он отвалил Юджину за его совершенные подделки, но, наверно, немало, потому что Юджин так и сиял из окна кабины. Когда грузовичок зафырчал, мне вдруг стало ужасно жалко, что он уезжает без нас и не известно, увидим ли мы его еще. Я заорала во весь голос «Подожди!», прыгнула вперед, вскочила на подножку грузовичка и, просунув голову в кабину, поцеловала Юджина в щеку. Он быстро выключил мотор, обхватил мои плечи и поцеловал меня в нос. После чего легким толчком спихнул меня с подножки, опять включил мотор и умчался, не оборачиваясь в нашу сторону.
