Она схватилась за сумочку, но Салтыков остановил ее.
— Ну нет, раз уж вы пришли, пожалуйста, объяснитесь. Какого рода помощь вам нужна? Деньги? Если деньги, то, должен сказать, мои личные обстоятельства сейчас таковы, что я вряд ли смогу быть вам полезен. Я даже вынужден был сдать свой билет в Японию, чтобы иметь возможность организовать все это, — он показал на коробки с водкой и шампанским.
Нина вспыхнула.
— Я пришла вовсе не для того, чтобы просить у вас денег…
— А для чего? — опять перебил ее Салтыков. — Может быть, вы хотите найти с моей помощью адвоката? Извольте, я готов посоветовать вам хорошего юриста. Или, может быть, вы ищите у меня моральной поддержки? Если так, то вы должны понять, что ставите меня в довольно затруднительное положение.
— Я хотела только одного: убедиться, что вам не безразлична судьба вашего товарища, но, к сожалению, вижу, что сегодня вам действительно не до него. — Нина встала.
— Нина Григорьевна, сядьте, пожалуйста. Я вовсе не хотел вас обидеть. Но и вы должны меня понять. Вы приходите ко мне в такой, я бы сказал, ответственный день… не перебивайте, я уже слышал ваши извинения… так вот, в такой день… и пусть вас не вводит в заблуждение вид всей этой праздничной мишуры: это, так сказать, дань обстоятельствам. Пришли люди, ценящие мое творчество, и я не мог обмануть их ожидания и вынужден был устроить все так, как этого требуют приличия, — он опять показал на коробки со спиртным. — Но все это вовсе не означает, что мое душевное состояние соответствует, так сказать, приятности момента.
«О чем это он, Боже мой», — подумала Нина, которая никак не могла понять, куда он клонит и что означает эта длинная и совершенно бессмысленная тирада. Ей хотелось как можно скорее уйти.
— Я надеюсь, — продолжал Салтыков, — вы меня понимаете. Что же касается Юрганова… а кстати, как вы узнали, где он?
— Я получила от него записку.
— Записку? — удивился Салтыков. — Каким образом?
— Ее принес какой-то молодой человек. Вероятно, он… — Нина пыталась подобрать слово.
— Сокамерник? — закончил за нее Салтыков. — И что же? Что он пишет?
Вопрос прозвучал так, будто речь идет о новостях с курорта.
— Пишет, что никого не убивал, — тихо и раздельно сказала Нина, которой очень не хотелось отвечать, но она решила, что доведет этот странный разговор до конца.
— Ах, вот как. И все? Больше ничего?
— Больше ничего. Я думаю, это — единственное, что для него сейчас имеет значение.
— И вы верите ему?
— А вы нет? — Нина в упор посмотрела на него.
Салтыков поднял брови.
— Однако… вы так строги со мной.
— Боже мой, нет… Я спрашиваю, потому что вы, в отличие от меня, давно его знаете.
Салтыков вздохнул.
— Дорогая Нина Григорьевна, вы правы: еще совсем недавно я бы и сам бросился на защиту Юрганова, я бы и сам очень хотел верить в его невиновность, но, увы…
— Что же вам мешает?
— Что мешает? — переспросил он. — Факты.
— Вам известны какие-то факты?
— Мне? — он опять многозначительно усмехнулся. — Ну, разумеется, мне они известны, иначе я бы не стал об этом говорить.
— И вы могли бы сказать мне, что произошло?
— Дорогая Нина Григорьевна, я вижу, вы действительно очень трогательно печетесь о вашем, э-э, знакомце, — простите, я не знаю, какого рода отношения вас связывают, и меня это совершенно не касается, — поспешил он добавить, заметив ее нетерпеливое движение, — но позвольте сказать вам, что подробности, которые вас интересуют, настолько, как бы это выразиться, неаппетитны, что вам, по-моему…
— Пожалуйста, скажите все, что знаете об этом! Мне очень нужно. — Нина чуть не заплакала, так страшно ей стало в эту минуту, так боялась она услышать то, во что никак не хотела верить.
— Ну что ж, раз так, извольте, — Салтыков многозначительно посмотрел на нее, и взгляд его, казалось, говорил: «Ты сама напросилась, вот и получай». — Юрганов, которого я еще совсем недавно рассматривал как своего товарища и порядочного человека, убил и ограбил… женщину. Его взяли практически с поличным, всего перепачканного в крови жертвы, недалеко от места убийства и в кармане куртки нашли драгоценности убитой.
— Этого не может быть, — проговорила Нина помертвевшими губами.
— Мне очень жаль, — сказал Салтыков, — но я предупреждал.
— Но ведь вы знаете его много лет, вы же сами сказали. И вы верите, что он способен убить человека? — Нина задыхалась.
— Знаете что? — Салтыков резко сменил тон. — Не надо меня пугать. Я столько пережил за последнее время, что сейчас чувствую себя совершенно не в состоянии выслушивать ваши заклинания: «способен, неспособен». Мы подчас про себя-то не очень понимаем, на что мы способны, а на что — нет, а уж про других…
Нина встала.
— Простите, что отняла у вас время, — сказала она и, даже не взглянув на Салтыкова, направилась к двери.
— Подождите, — услышала она его голос у себя за спиной и остановилась, не дойдя двух шагов до выхода. — Я бы не хотел расстаться с вами таким образом. Вы должны меня понять, мне тоже нелегко.
Нина резко повернулась.
— Вам нелегко? Что именно вам нелегко, я не понимаю?
— Ну, вот видите: вы приходите ко мне за помощью, и мне же отказываете в способности испытывать человеческие чувства… — он развел руками и горько улыбнулся.
— О чем вы? Я продолжаю вас не понимать. — Она действительно не понимала, для чего он ходит вокруг да около вместо того, чтобы прямо сказать, в чем дело.
— Вы ставите меня в трудное положение и заставляете говорить о том, о чем бы я говорить не хотел. Ведь в этой истории я потерял жену.
Нина посмотрела на него и в этот момент вспомнила Лёлины слова о каких-то его неприятностях и о «покойной» жене.
— Мне очень жаль, — сказала она сухо, потому что по-прежнему не видела связи между проблемой Юрганова и кончиной салтыковской жены, и снова повернулась к двери. И, не успела открыть ее, как до нее дошел смысл его слов.
— Что вы хотите сказать? — спросила она, опять повернувшись к Салтыкову и с ужасом глядя ему в глаза.
— Вы правильно меня поняли, — многозначительно ответил Салтыков и обиженно поджал губы.
— Не может быть, — проговорила Нина, не веря своим ушам, — не может быть…
— Вот видите, вы опять произносите заклинания вместо того, чтобы взглянуть правде в глаза.
— Юрганов убил вашу жену?! Это правда?
Салтыков ничего не ответил и отвернулся к окну.
— Почему же вы мне ничего не сказали?
— Я был уверен, что раз уж вы пришли ко мне, то вы все знаете.
