Нина и Лёля слушали, затаив дыхание.
— Накануне мы договорились, что я приду к нему взять кое-что из Люсиной одежды. Он привел меня в спальню, а сам пошел вниз, потому что ему кто-то позвонил, кажется, Бренда. Когда я услышала, что он возвращается, я достала кольцо и с невинным видом спросила, не то ли это самое.
Миронова немного помолчала: казалось, ей неприятно вспоминать этот эпизод.
— Ну, и что же? — не выдержала Лёля.
— Если бы вы видели его лицо в этот момент… Он ужасно испугался. Я предполагала, что если убил он, то он мог спрятать кольцо где-нибудь в квартире, но, конечно, я ни в чем не была уверена. Мне просто повезло, — она усмехнулась. — Я думаю, он спрятал его где-нибудь в спальне и решил, что я нашла его и сейчас уличу в обмане и в убийстве.
— Но что ты ему сказала? Как ты объяснила, откуда оно у тебя?
— Очень просто: сказала, что купила, потому что давно хотела иметь такое же.
— И он поверил?
— Наверняка — да. Тем более что я еще при Люсе говорила ему, что кольцо мне нравится.
— Как тебе это пришло в голову?
— Не знаю: как-то пришло.
— Значит, ты думаешь, это он… убил ее?
— Чем еще объяснить такую реакцию? Возможно, убил не сам, так как у него есть алиби, а, что называется, «заказал» ее?..
— Его алиби чрезвычайно спорно, — сказала молчавшая до сих пор Нина и рассказала то, что ей удалось узнать от Саши Лопухова.
— Ах вот почему вы спрашивали меня, понимает ли он в программировании… Он действительно не мог сделать это сам. Но кто ему помог? Я не знаю ни одного человека из его окружения, кто разбирался бы в таких вещах. И потом, разве можно к кому-то обратиться с подобной просьбой, не рискуя, что человек догадается?.. Об этом убийстве говорила вся Москва: у Люси было полно знакомых. Если предположить, что Салтыкову удалось кого-то обмануть, то после убийства цель такого обмана стала бы совершенно очевидна. — Миронова помолчала. — Нет, что-то я себе с трудом представляю, чтобы у Салтыкова был сообщник: он человек недоверчивый, а в таком деле… И потом, я никак не могу понять — зачем он это сделал? Ведь должен же быть мотив?
Миронова вышла в другую комнату и вернулась, держа в руках два больших фотоальбома и несколько пакетов с фотографиями.
— Вот, посмотрите. Это фотографии, сделанные за тридцать лет нашей дружбы. После Люсиной смерти я их разбирала по годам и лучшие вклеила в альбом. Когда я вернулась от Салтыкова, я снова достала их, чтобы посмотреть новыми глазами, и не нашла ничего особенного: Салтыков такой же, как всегда, вернее, такой, каким он был последние пятнадцать лет — чуть-чуть обиженный, чуть-чуть брюзгливый, но в остальном — вполне довольный жизнью человек.
Миронова выложила фотографии на стол. На старых, еще черно-белых, чета Салтыковых в молодости. Людмила Константиновна в летнем платье, на фоне старой дачи в Комарове — сосны, гамак, два шезлонга в глубине слева, пожилой господин с бородкой и в панаме. «Это ее отец, Константин Петрович Долинин, профессор Ленинградского университета, — поясняла Миронова, — а вот Салтыков». Салтыков в шортах, Салтыков в тренировочных штанах, Салтыков с теннисной ракеткой, Салтыков на фоне надувной лодки. А вот они вместе: она улыбается и слегка отстраняется от него, а Салтыков смотрит на нее сбоку и видно, что он влюблен, как мальчишка. А вот зимние снимки. Она кидается снежками и хохочет, а Салтыков отряхивается и что-то кричит, — очевидно, ему досталось. «Это в Озерках, в начале семидесятых. Тогда у них была крошечная деревянная дачка с верандой».
Потом снимки, сделанные в восьмидесятые годы: у нее уже другая прическа, другой макияж, другое выражение лица, а Салтыков почти не изменился, разве что немного потолстел и чуть-чуть полысел. «Это их первая машина. А это в Париже. Салтыков сделал там потрясающие снимки, самые хорошие Люськины снимки… А это она сняла его на фоне Лувра. Вот еще. Этот мне не нравится: здесь он какой-то надутый. Вот еще хорошая фотография… только вот не могу понять, на каком мосту они стоят…»
Фотографии последних десяти лет: на хорошей бумаге, сделанные хорошей камерой. «Эту я еле выклянчила: Салтыков не хотел мне ее давать. Это ее сорокапятилетие, мы отмечали в ресторане. А это мы с ней в Испании: в Коста-Брава, на пляже. Это — Барселона… Кажется, в девяносто пятом, — Миронова перевернула снимок и посмотрела дату на обороте. — Да, в девяносто пятом, а через два года мы опять там были, но уже с Салтыковым…»
Было еще много фотографий, сделанных за границей: загорелые лица, нарядные платья, улыбки, широкополые шляпы и повсюду цветы… «А это… это четыре года назад, в Питере. Мы ездили на открытие его выставки в Строгановском дворце. Это около Зимнего, это на Невском, недалеко от Дома книги, а это мы все вместе на фоне Инженерного замка: нас снимал его питерский товарищ…» — Миронова неожиданно замолчала, снова взглянула на последний снимок и раздельно сказала: «Это снимал Лёня Коган, старый товарищ Салтыкова и величайший в мире программист».
В комнате воцарилось молчание.
— Величайший в мире — кто? — не выдержала Лёля.
— Программист, — задумчиво повторила Елена Афанасьевна, — и не смотри на меня так: я тоже об этом подумала. Странно. Как же я могла забыть? Хотя, все равно, — она покачала головой.
— Что — все равно?
— Это не он.
— Почему?
— Потому что это нелепо. Лёня Коган — преуспевающий ученый, состоятельный человек и отец семейства. Безобидный, как заяц. Зачем ему принимать участие в убийстве жены своего школьного товарища? К тому же он прекрасно относился к Люсе… Да и вообще, бред какой-то. Сейчас я покажу, где-то у меня была его фотография…
Она принялась рыться в разложенных на столе снимках, но нужная фотография не попадалась. Лёля подсовывала ей то одну, то другую и спрашивала: «Он? Нет? А это? Скажи хоть, как он выглядит?»
— Лёня? Худенький, небольшого роста, вот с такими волосами, — Миронова сделала жест, означающий, что у Когана пышная шевелюра.
Наконец, она сказала:
— Вот, нашла. Два года назад он приезжал в Москву, и мы вместе ходили в «Современник», а перед спектаклем я их с Люськой щелкнула на память. Кажется, это был его последний приезд.
Нина посмотрела на снимок. Рядом с Салтыковой на бульварной скамейке человек лет пятидесяти, худой, некрасивый: очки с толстыми стеклами, лоб высокий, даже слишком высокий, большой нос, лошадиные зубы, волосы густые, вьющиеся, рыжеватые, напоминающие львиную гриву, и благодушная улыбка.
— Да, на злодея он не похож, — согласилась Нина.
— Они с Салтыковым учились в одном классе. Каждый раз, когда он приезжает, рассказывает, как Салтыков защищал его от местных хулиганов. У него двое детей и внучка, и я никогда не видела человека добрее его. Он не мог принимать в этом участие, — твердо сказала Миронова.
— Но ведь он мог и не знать, для чего Салтыкову это нужно? — возразила Лёля. — Ведь можно же представить себе, что Салтыков спросил его, как это делается, а тот объяснил. Вот и все.
