— Да причем тут?.. — Нина досадливо поморщилась. — Ладно, Марго, давай прощаться? Мне пора, да и дорого, наверно…
Марго вздохнула.
— Ну хорошо, Нинон… Ты там давай, держись, слышишь? Через полтора месяца я приеду… Холодно у вас?
— Да. Нет. Не знаю.
— А тут тепло. Вчера было плюс двенадцать. И такой туман…
В трубке послышались гудки. Нина постояла еще некоторое время у телефона, потом положила трубку и задумалась. В Лондоне туман… Голые деревья в парках, но трава зеленая, и на лужайках полно птиц… Биг-Бен, Темза, серая, широкая, корабли, буксиры, протяжные гудки, ее любимая скамейка под платаном на набережной около парламента… Как она все это любила когда-то! И как все это теперь далеко, как бессмысленно…
* * *
Салтыкову тоже не спалось. Он ходил, не находя себе места, по своей двухэтажной квартире с видом на Москва-реку и в который раз задавал себе один и тот же вопрос: откуда у него это странное чувство? То ли тревога, то ли тоска, то ли страх… толком он и сам не мог понять. Ведь ничего определенного нет, ведь ничего не случилось? Просто как будто что-то носится в воздухе, невидимое, неосязаемое, неуловимое, но явно несущее в себе угрозу. Или он просто устал? Устал, расшалились нервы. Ведь ему столько пришлось пережить за последнее время?.. Ну, конечно, это нервы!.. Ведь это нервы? Ведь все хорошо? Ведь он все сделал правильно? Все просчитал, все предусмотрел. Чего же ему бояться?
Он снова начал перебирать в памяти разговоры со следователем. Конечно, они подозревали его, как подозревали бы любого на его месте. А потом все улеглось. Улеглось, потому что у него есть голова на плечах и потому что ему повезло. И теперь судят Юрганова. А иначе и быть не могло. С какой же стати он дергается?
Мысль о Юрганове неприятно шевельнулась у него в голове. Впрочем, разве ему, Юрганову, не все равно? Осудят, не осудят… Все равно жизни у него нет: семьи нет, работы нет, жилья нет. Какая разница, где при этом находиться? В тюрьме хоть накормят, напоят, и есть крыша над головой. Все лучше, чем по подъездам таскаться.
Да и черт с ним, с Юргановым — не из-за Юрганова же у него такое настроение! Нет, тут что-то другое. Но что?
Он опять принялся вспоминать все происшедшее: разговоры, звонки, визиты. Вспомнил, как приходила Миронова за Люськиными шмотками. Конечно, он повел себя как дурак. «Ну спросила она, где я купил кольцо, и что из этого? И зачем я сказал, что не помню? Надо было сказать. А я, козел, ответил, что забыл. Как это можно забыть? Хорошо еще, что она ничего не заметила. “Забыл”,— передразнил он самого себя. — Вот кретин!» Салтыков все не мог успокоиться. «Ничего. Я еще скажу ей. Завтра позвоню пораньше и скажу: “Ты спрашивала, где я купил кольцо? Так вот, я вспомнил. А то, знаешь, у меня от всех этих дел плохо варит голова. А сама-то ты где купила? A-а, понятно…”. Заодно и про шмотки спрошу, продала ли». А в остальном… что ж, в остальном он повел себя правильно: разыграл обманутого и оскорбленного супруга, и она поверила.
Впрочем, откровенно говоря, кольцо его не беспокоило. Он прекрасно помнил, как Люська, вернувшись от Мироновой, сказала, что та хочет точно такое. Какого же черта он тогда так испугался? «Сам виноват, кретин. Надо было выбросить эти цацки, давно надо было выбросить, а не прятать в квартире, чертов болван».
Но ведь это все? «Все, конечно, все» — сам себе отвечал Салтыков, но чувство тревоги не оставляло его. Лёля? Лёля спрашивала его про билеты в Японию. Ну и что? Лёля — дура, это всем хорошо известно.
Разве он сам не повел себя, как дурак, когда соврал Люське про билет? А если бы она попросила показать его? Что бы он стал делать? Ну, соврал бы что-нибудь, сказал бы, что оставил билеты в студии. И потом, он ведь соврал не просто так. Он соврал для дела. Если бы он не держал Люську за глотку этой поездкой, она бы никогда в жизни не согласилась поехать с ним в пансионат. Правда, может, действительно надо было не жадничать и купить два билета? Раз уж все знали, что он должен был ехать с Люськой? На всякий случай?
«На какой, к чертовой матери, случай! — возмутился Салтыков. — Все позади, давно позади. И все, что произошло, только подтверждает, что я все сделал правильно. Да и в голову никому никогда не придет интересоваться какими-то билетами. А если кто и поинтересуется, скажу, что билет купил только себе, потому что приглашали меня одного. А не поехал, потому что мне предложили работу получше. Что и было правдой. И плевать я хотел на всех».
Дело было в том, что со временем предполагаемой поездки совпал очередной приезд Бренды, и намечалась грандиозная съемка и грандиозный гонорар, самый большой за все время, и Салтыков, рассмотрев все «за» и «против», решил, что ему выгоднее поработать на Бренду, и от Японии отказался.
А Нина? Подруга Юрганова, которая вылезла неизвестно откуда и притащилась к нему неожиданно и в самый неподходящий момент, на вернисаже. Все ли он сделал правильно? Может, и не все, но ведь он человек, а не компьютер. Он не мог успеть за одну секунду все просчитать с математической точностью, поэтому, вероятно, и допустил какие-то оплошности в разговоре с ней. Ему же надо было узнать, откуда она взялась и что ей известно. Вдруг оказалось бы, что эта Нина может подтвердить юргановское алиби? Ведь знал же он от следователя, что Юрганов приехал на дачу не восьмичасовой электричкой, а последней? Вот и полагайся после этого на людей. Ему еще повезло, и как повезло. Ведь Юрганов вполне мог провести вечер у этой Нины: собирался же он на какой-то день рождения. Небось, к ней и собирался. «Дурак я был, что не спросил у нее. Впрочем, какое теперь это имеет значение?»
А Тоня? Ну, Тоня… Тоня — такой союзник, лучше которого и желать нечего, потому что прежде всего сама об этом не догадывается. В глазах ментов она — невинная овечка. Правдива, как пионерка. Нет, за Тоню он спокоен. Правда, если разобраться, что-то странное появилось в ее поведении последнее время, какая-то она стала кислая, кислее даже, чем обычно. Да черт с ней, с Тоней! Откровенно говоря, радости от нее было не так уж много: секс ее не интересовал, и как ни пытался он пробудить в ней хоть что-нибудь, так она и осталась неотесанной деревенщиной. Но как свидетель она все равно хороша: во-первых, она ничего не знает, во-вторых, все, что она сказала ментам, только играет ему на руку. Нет, все-таки он молодец! Он все правильно сделал, когда внушал Тоне, что не женится на ней, и менты клюнули. Раз жениться не собирается, значит, и жену убивать ему незачем. А до Бренды так никто и не докопался.
Салтыков задумался. То, что не докопался, это верно. И благодарить за это он тоже должен только себя. Он прятал ее по всем правилам конспирации. Даже Люська ни о чем не догадывалась. Бренду постоянно пугал: то мафией, то бандитами, то ворами, то другими ужасами, подстерегающими богатых иностранцев в России. «Помощник? Какой помощник? Ни-ни. Убьет, ограбит. Я сам все сделаю. Агентство? Да с тебя там такие деньги сдерут, что ты пожалеешь, что родилась на белый свет. Я всех найду, со всеми договорюсь. Сиди в отеле и носа не показывай».
