— Могу сказать только, что место его жилища было, пожалуй, самым почетным. Считай, «красный угол». Напротив входа в городище располагалось. И ближе всего к водяным воротам. К тому же отсюда, с этого места, открывался самый красивый вид. Ведь все эти возвышенности и низины, все эти причуды ландшафта, безусловно, существовали и тогда. Они появились под напором ледника.
— И что же?
— Можно предположить, что этого человека волновала открывающаяся взору панорама. Он, несомненно, обладал некоторым эстетическим чувством. Белые слои на раскопе свидетельствуют о том, что пол в его жилище посыпался речным песком.
— Вот как?
— Хотя известно, что из-за крайне ограниченной территории городищ границы между скотным двором и жилищем человека не было тогда. А здесь, в его жилище, заметьте, пол посыпали белым чистым песком. Кроме того, мы постоянно находим очень по тем временам ценные вещи. Чего только стоили в бронзовом веке медные бусины, колечки, серьги…
— Не простой был человек?
Корридов уклончиво покачал головой:
— Не будем фантазировать.
Минут через тридцать студент Саша обнаружил еще кое-что.
Это было некое подобие миниатюрного рога. Тонкий изящный валик у края был искусно выточен и отполирован. Правда, пить из этого рога было бы невозможно: по краю, чуть ниже валика, были старательно прорезаны на равном удалении друг от друга несколько отверстий.
— Вещь удивительная! Ничего похожего я раньше не встречал, — пробормотал, разглядывая находку, Корридов.
— Никогда? — Кленский взял находку из рук Арсения Павловича.
— Никогда…
— Но для чего эта вещь могла предназначаться?
Археолог пожал плечами:
— Пока трудно сказать.
— Вот и гадай спустя пять тысяч лет, что они тут имели в виду! — заметил Кленский. — И через сто лет не разберешь, что было правдой, а что нет. А чего и вовсе не было! Что уж говорить о тысячелетиях… Странная все-таки наука археология.
— Мне кажется, нам просто это не дано понять, что они «имели в виду», — заметил студент Вениамин. — Тысячелетия — огромный отрезок времени.
— Никому, кроме Корридова! — возразила, почтительно глядя на руководителя экспедиции, появившаяся к этому моменту на раскопе Вера Максимовна Китаева.
— Правда, для чего все-таки этот рог, Арсений Павлович? — продолжал интересоваться Кленский. — Предположить-то вы можете?
Археолог снова пожал плечами:
— Предмет — явно магического ритуального назначения… Единственное, что можно пока сказать.
— Заметьте, как он красив! — восхитился Кленский.
— Может, это приманка для духов? Что-нибудь в него, скажем, помещали… Может быть, мед, ароматные травы? И подвешивали посредине жилища? — выдвинул предположение Тарас Левченко, самый мрачный и серьезный из всей студенческой троицы.
— Приманка для духов? Возможно, возможно… — кивнул одобрительно Корридов. — Штучка явно, явно магического ритуального назначения, — повторил он.
— Вы хотите сказать, шаман тут жил? — оживился Кленский. — Колдун?
— Называйте как хотите. Жрец, шаман, колдун. Говорить пока об этом рано. Слишком мало информации. Хотя да… Не могу отрицать: действительно, этому человеку принадлежали удивительные вещи…
— Ого! — воскликнул Вениамин. — Шаман?
— Место-то, значит, того! — ерничая, заволновался студент Саша. — Может, святой водичкой окропить? На всякий случай?
— Корридов у нас атеист, — объяснил Кленский.
— Правда, Арсений Павлович? — оживились студенты.
— Перерыв! — вместо ответа буркнул Корридов.
Все разошлись на отдых. Китаева ушла готовить обед.
А Кленский присел на край раскопа. Рядом расположился Тарас Левченко, уже поспешивший, пользуясь небольшим перерывом, раскрыть книгу. Читали в экспедиции, как уже было сказано, все запоем.
— Что вы читаете, Тарас? — полюбопытствовал журналист.
Левченко молча прикрыл книгу, показывая Кленскому обложку.
— «Антихрист»? — удивился журналист. — Мережковского почитываете? Забавный выбор!
— Почему забавный?
— Да все вдруг словно сговорились, — пробормотал Кленский, вспоминая литературный выбор Нейланда и своего Рене Менара. — Странные совпадения… В смысле интереса к языческим богам…
— Что вы имеете в виду?
— Да так…
— Не знаю, что вам пришло в голову, но мой выбор, — Тарас побарабанил пальцами по синей обложке книги, — явно по теме!
— Что значит по теме?
Тарас кивнул на пакеты с костями, выстроившиеся по краю раскопа. На огромный лосиный череп, выступающий наполовину из земли, с которого обмахивал кистью пыль, стоя на коленях, как идолопоклонник, Яша Нейланд.
— Вы же видите, сколько здесь костей. Что, если когда-то здесь было капище — и приносились жертвы?
— Вот как?
— Причем, судя по всему, жертвоприношения были обильными! А как известно, Кленский, идолы «тучнеют от дыма алтарей, на которых им приносят жертвы от стад».
— Идолы?
— Ну а вы как думали? Ну, хорошо, ритуальные предметы мы находим… Так?
— Да…
— А этот… кому здесь поклонялись?
— Кумир?
— Я уверен, мы с вами, по сути, сидим и болтаем на древнем капище.
— А вот Корридов ни в чем столь категорично не уверен.
— А-а… — махнул рукой студент. — Надо улавливать намеки. Ведь и в мелочах нет ничего случайного, Владислав Сергеевич. Вы правы — мы даже книги для чтения не случайно выбираем.
— Пожалуй… — усмехнулся Кленский. — Помните эти строчки Владимира Соловьева?
И верьте иль не верьте, — видит бог,
Что тайные мне силы выбирали
Все, что о ней читать я только мог.
— Вот-вот… А вы послушайте, что Мережковский пишет про изгнанных когда-то языческих богов: «Из капищ своих побежали в места пустые, темные, пропастные и угнездились там, и притворили себя мертвыми и как бы не сущими — до времени».
— Притворились, говорите, мертвыми и как бы не существующими — до поры до времени?
— Да. И слушайте дальше: «И боги сии ожили, повыползали из нор своих: точь-в-точь как всякое непотребное червие и жужелица и прочая ядовитая гадина, из яиц своих излезая, людей жалит…»
— Излезая! — задумчиво повторил Кленский, вспоминая вчерашнюю историю с полчищами слизнеподобных тварей, нескончаемым потоком «излезающих» из ямы в земле.
А Тарас Левченко, многозначительно помолчав, продолжал:
