— Говорят, если в полнолуние в Купели Венеры искупается девушка, то она станет обладать необычайной женской притягательностью, — заметила Прекрасная Школьница Наташа.
— С чего бы это? — фыркнула ее подруга Зина.
— Ну, магические силы…
— Фигня все это! — высказал здравое предположение семилетний Коля, маленький сын Корридова, явно унаследовавший от доктора наук материалистическое мировоззрение.
— Как сказать… — вдруг таинственно заметил Тарас. — Сказка — ложь, да в ней намек. Недаром шаман из бронзового века тоже эти места облюбовал…
— То есть?
— Может, колдуется тут хорошо? Легко идет… Место, видно, особенное.
— Как это — особенное?
— Так… И при помещике Неведомском, говорят, нечисто тут было, неспокойно. Кто знает, может, и до сих пор…
— Что — и сейчас?
— А то! У древних богов знаете какая сила…
— Какая?
— Такая… Может, эта легенда о Купели Венеры не такая уж и неправда.
— Попробовать, что ли? — заметила Валя. — Искупаться?
— В полнолуние?
— Ну да…
— Уж лучше когда «кровавая луна» будет! — засмеялся студент Саша. — Уж если сходить с ума — то по полной программе!
— С богами шутки плохи, даже если их времена давно минули, — с самым серьезным видом заметил Левченко.
— Нет, Тарас, у вас уже определенно начинает складываться репутация специалиста по аномальным явлениям, — усмехнулся Кленский.
А самая прекрасная из школьниц, Зина, сказала, что ей эта купель ни к чему! Пусть Клаудиа Шиффер в ней купается, а она, Зина, и так хороша — дальше уже некуда.
Остальные посмеялись.
Робкая Дашенька, как всегда, промолчала. У Владислава Сергеевича вообще было ощущение, что эта девушка считает себя, очевидно, бесконечно невзрачной. Дашенька была похожа на ту самую застенчивую менаду, про которую Рене Менар написал: «Скульптор изобразил стыдливую вакханку, не умеющую играть на металлических тарелках. Ее лицо с опущенными глазами как будто говорит: уйдите, и я сыграю на тарелках, если никого не будет».
Вот и теперь, при разговоре о Венериной Купели, Дашенька даже не улыбнулась.
— Ни бэ ни мэ… Как всегда! — фыркнула в ее адрес Зина.
— Только, говорят, надо в этой Купели Венеры купаться непременно — ну, совершенно! — обнаженной… — эротическим полушепотом снова заметила красавица Наташа.
— Это кто говорит?! — строгим, учительским голосом сразу же бдительно поинтересовалась Китаева.
— Легенда, Вера Максимовна! — нашлась Валечка. — Легенда так утверждает…
— Ну, в общем, хватит болтать всякие глупости, — оборвала разговор руководительница Общества юных археологов.
Вера Максимовна тактично, но довольно бдительно следила за нравственностью Прекрасных Школьниц.
Впрочем, в этом, кажется, пока не было необходимости.
Мрачные студенты на Прекрасных Школьниц особого внимания не обращали. Так, во всяком случае, казалось со стороны.
Корридов, обожавший свою жену, в ее отсутствие — в это лето она отчего-то не приехала — был полностью поглощен наукой. К тому же при нем был его маленький сын Коля.
Сам же Владислав Сергеевич современных юных девиц недолюбливал. За их немыслимую, на его взгляд, развязность.
К тому ж юные красавицы вряд ли бы ответили взаимностью. Они не обращали на него никакого внимания.
А уж Кленский скорее отдал бы предпочтение Китаевой… А что? Вера отлично выглядела для своего возраста. Была довольно приятна, изящна, хорошо пахла, всегда аккуратно причесана. С этим своим изящным шелковым шарфиком на голове, который не давал прическе растрепаться даже в походных условиях.
Несколько, правда, раздражали ее чрезмерная энергия и восторженность — «ах, какая прелесть, ах, это настоящее научное открытие!» — и постоянное занудное стремление к порядку. Но, в общем, сосуществование с этой женщиной казалось Кленскому вполне возможным и сносным: бывает и хуже.
Еще недавно Владислав Сергеевич даже подумывал: «А может, приударить? А почему бы и нет? Лучше, чем ничего. Вдруг получится?»
Но подумывал он, как это с ним бывало все последние годы, крайне вяло. Опыт подсказывал Кленскому: эта рассудочная оценка все равно окончится скукой и разочарованием. Как выяснялось обычно в итоге его любовных недолговечных связей, «ничего» все-таки лучше.
Надо было признать, что Вера Китаева тоже на него поглядывала. Очевидно, «накал» ее эмоций был на том же уровне: «А почему бы и нет? Вдруг получится?»
Так они и оценивали друг друга, пока Кленскому не явилась как чудное виденье таинственная зеленоглазая Вита. Дивная Вита! С которой даже Прекрасные Школьницы конкуренции не выдерживали. Что уж там Вера Максимовна с ее комсомольским задором тридцатилетней выдержки.
В общем, с «нравственностью» в экспедиции все было пока более или менее в порядке. Девственности Прекрасных Школьниц, если таковая еще присутствовала — в чем у Кленского были серьезные сомнения, — ничто не угрожало.
Что же касается еще одного члена экспедиции, Яши Нейланда, то он и вовсе в расчет не шел, даже в опасениях бдительной Китаевой. С Яшей Прекрасные Школьницы даже никогда и не кокетничали. «Психа», как именовали Нейланда между собой девочки, они — это было заметно — явно побаивались.
После резкого замечания Китаевой разговор о Купели Венеры быстро увял.
Все стали прощаться с Яшей Нейландом, уже приготовившимся — с рюкзаком за плечами и в камуфляжной панаме на голове, с которой он вообще никогда почти не расставался, — к отъезду.
— Ну что ж… Пока!
— Пока-пока…
— Всегда вам рад! — Корридов пожал Яше на прощанье руку. — Вы молодец: работаете аккуратно и добросовестно… Возвращайтесь, Яков, снова, когда сможете. Жаль с вами расставаться! Вы сейчас на автобус?
— Да… Только, пожалуй, еще по дороге зайду на раскоп — попрощаюсь с археологией… так сказать. Всем до свиданья!
— Прощайте, Яша…
При этих словах сенбернар Кент, все это время равнодушно лежавший перед своей миской с нетронутой едой, почему-то вдруг сел на задние лапы… И снова, задрав к небесам голову, завыл.
— Да что такое с собакой творится! — озадаченно воскликнул Вениамин.
— Грустно, видно, псу расставаться, — объяснил кто-то.
— Да, прощаться он не любит, — согласился Вениамин. — Прямо как человек.
В отличие от чувствительного Кента в экспедиции много слов и эмоций на прощанья не тратили…
Тут все лето одни люди приезжали, другие уезжали. Вернее, приходили или уходили по тропинке, ведущей через поле, а потом и через лес, к дороге, по которой раза два-три в сутки проезжали автобусы. Этот путь занимал пешком не меньше часа.
