— Тоже мне биток!
Почему-то Садько обиделся и весь взъерошился. Острый носик его покраснел, глазки забегали, и он вытянул шею.
— Биток — таких на ручку пяток! — торопливо, едко заговорил он. — Скажи спасибо, что Бучма тогда в классе драться не стал, а то б начистил морду. Биток… отскочил в куток! Да Опанас тебя и сейчас вызывает. Он говорил в школе на лестнице, когда тебя пьяного Офеня не пустил. Спроси у него самого. Брешу я, Опанас, брешу?
Смех, прыжки, возня на песке сразу прекратились.
— Ну и хлопец же ты, Мыкола! — с досадой сказал Кенька. — Прямо заноза какая-то.
— Пошел ты еще… студень конопатый!
И неожиданно Бучма негромко, но отчетливо произнес:
— Да, я тогда говорил при ребятах, что вызову Осокина, — Он повернулся к Охнарю. — И я не отказываюсь от своих слов. Можем стукнуться.
Среди хлопцев наступило замешательство. Теперь уже и Кенька промолчал. Охнарь только было собирался дать Садько подножку, да так и застыл.
— Со мной, Опанас? — удивленно, даже растерянно проговорил он и ткнул себя пальцем в грудь. — Стукнуться? — Вид у Охнаря был такой, точно он ослышался, не понял. «Ты хочешь со мной стукнуться, Опанас?
— Да, хоть сейчас.
— Со мной? Да… зачем? Я, может, тебя опять?.,
— Нет, не обидел… Так…
Чтобы померяться силами, ребята нередко устраивали кулачные бои: чаще на улице, но случалось, и на школьном дворе. В этом не было ничего необычного. Перед таким боем «противники» пожимали руку, уславливались бой вести «на честную» и какая бы сторона ни победила, другой не обижаться. Необычное заключалось в том, что «стукнуться» собирался — да еще и сам вызвал! — Бучма, который никогда и ни с кем не дрался. Что с ним? Уж не шутка ли это? Но Опанас стоял серьезный, как всегда, только губы побелели.
Охнарь был сбит с толку. Что за день сегодня разнесчастный? Там Оксана отругала, а тут Опанас вызывает. Ленька не сомневался, что легко с ним справится. Однако из-за чего драться? Как будто и не ссорились. Опанас еще сегодня в школе, да и на экскурсии дружески с ним разговаривал, обещал поучить играть в шахматы. Что ему теперь надо? Заело самолюбие и хочет доказать, что не боится? Может, взять и отволохать его как следует? Сам нарывается. У Охнаря зачесались кулаки, он охотно бы подрался, будь это кто-нибудь другой. Садько вот не лезет…
Между тем все старшеклассники собрались в круг, не зная, что делать. Кенька первый нашелся и примирительно сказал:
— Ладно вам, хлопцы. Довольно уж… Опанас, ну чего ты?
— Может, вместо Охнаря сам хочешь стукнуться? — вновь влез в разговор Садько. — Тебе бы по морде дали, это хорошо?
— Ты ведь съел? Нос утерли?
— Я-то? Там шутка была, да и Шевров помешал.
Охнарь вдруг засопел носом и решительно заявил:
— Я драться не буду.
Этого уж никто не ожидал.
— Вот и… и правильно, — неуверенно сказал Кенька Холодец. Он посмотрел на Охнаря с оттенком брезгливой жалости. По его понятиям отказаться от драки мог лишь тот, кто вызывал, то есть сам Опанас. Отказаться ж «противнику» — это значило признать перед всеми, что струсил. А Охнарь еще беспризорником был!
Садько весь пришел в суетливое движение:
— Сдрейфил, Леня? Х-ха!
— Не хочу, и все, — угрюмо и невнятно проговорил Охнарь.
— Э, сдрейфил, сдрейфил! А хвастался: «Я-а! Всех на одну ру-учку!» Задавала с поддувала!
Охнарю казалось, что все ребята смотрят на него осуждающе, Кенька, тот просто отвернулся. Ленька почувствовал себя униженным, однако он определенно знал, что драться с Опанасом не может. Некоторое время длилось тягостное молчание. Низкое солнце на минуту зашло за легкое облачко, и облачко стало дымчато-голубым, а края его зажглись золотистым опалом. Огромные светящиеся лучи протянулись по небу, и в остывающем воздухе стали заметнее черные столбики мошки. Песчаный берег, вербняк, широкий Донец покрыла тень, стало прохладно. Один из ребят подождал-подождал и вдруг, ни слова не говоря, разбежался, ударился ногами о высокий насыпной бугор, подпрыгнул и нырнул в речку.
Охнарь неожиданно предложил:
— Хочешь, Опанас, лучше поборемся?
— Давай поборемся.
— Вот это дело! — воскликнул Кенька. — Я — арбитр. Мое слово — закон. — И деловито осведомился: — Французскую или вольно-американскую?
— Вольно-американская — это собачья борьба, — сказал Бучма. — Там никаких правил, можно хватать ниже пояса, выворачивать руки.
— Согласен.
Ребята расступились. Кенька пальцем ноги начертил на песке «ковер», заложил два пальца в рот — «свисток» — и высоко поднял ладонь.
— Пра-ашу борцов приготовиться! — громко возвестил он. — Итак, слева выступает известный чемпион улицы Девятое января Опанас Бучма. Справа — чемпион и гроза Проезжей Леонид Охнарь. Внимание! Первая схватка. Алле-ап!
Прозвучал свисток.
Оба «чемпиона» были в трусах. Опанас, как настоящий борец, полусогнул туловище, слегка выставил руки; он был серьезен, его расчесанные волосы белели пробором. Охнарь оживился и блестел в улыбке всеми зубами. Он был очень доволен: и драться не пришлось, и лицом в грязь не ударил. Ленька не сомневался, что без особого труда сумеет положить Бучму.
Еще на «воле», да и в детдомах, он не раз боролся и славился увертливостью. «Чемпионы» осторожно стали ходить один вокруг другого, делая фальшивые выпады, хватая противника за руки и выбирая удобный момент для нападения. Вот Охнарь несколько картинно обхватил Бучму вокруг пояса, похваляясь, высоко приподнял. Но тотчас же Опанас обвил вокруг его рук кольцо своих, связал движения: повалить его Охнарю одним махом не удалось. Борцы запрыгали по «арене», осыпая всех вокруг песком.
— Еще нажми, Леня! — кричали его «болельщики». — Чуть, чуть! Ну давай!
— Держись, Опанас! — вопила другая сторона. — Он сейчас выдохнется! Крепче стой, крепче!
— На ковер, на ковер! — пронзительно засвистел Кенька, когда борцы, топчась, вылезли за черту. — Так. Внимание, товарищи! Схватка продолжается.
Пот щекотал Охнарю брови. Не разжимая рук за спиною у противника, он решил сделать небольшую передышку, чтобы собраться с новыми силами и очередным рывком бросить Опанаса на «арену». Ничего, голубчик, вертись не вертись, а ты в тисках, и вырваться тебе не удастся. Вот еще несколько глубоких спокойных вздохов, и… и тут с Охнарем случилось что-то непонятное. Бучма сам стремительно всем телом, чуть боком упал назад: падая, он увлек за собой Охнаря, ловко перебросил его через голову, и тот всей спиной шмякнулся о песок, выпучил глаза. В следующее мгновение Опанас вывернулся из-под него, оказался сверху и обеими руками крепко вдавил Ленькины плечи в песок.
Ошеломленный Охнарь еще не успел прийти в себя, как раздался «свисток» судьи.
