Кальбринген… Маленький городок, примостившийся на полпути между равнинными просторами и высоким восточным побережьем. Округлая бухта, мыс, словно показывающий палец открытому морю, вход в порт с пирсами и волнорезами, гавань с роскошными яхтами, трущимися боком о мостки…
Он долго просидел на горе у руин церкви Святого Ханса; слушая крики чаек, он смотрел вниз на улицы, площади и цепочки домов. Церкви: Бунге, Святой Анны и Святого Петера, медные кровли и красный кирпич… Оба отеля, поставленные спиной к суше, грудью к морю: «Сее Варф» и старый «Бендикс», городской парк, врезающийся в застройку, как зеленый клин, виллы и коттеджи в Риккене и Вердингене. С другой стороны едва различимые в вечерних сумерках многоэтажки в Пампасах, Врейсбакк и промышленная зона за рекой – все как на ладони.
Его Кальбринген…
Он вдруг остро почувствовал, что давно не испытывал такого прочного единения со своим городом, как сейчас. Возможно, в этом смысл и утешение… Он – Палач. Под ним – город, который он держит железной хваткой. Там, внизу, люди по вечерам ходят теперь только группками или сидят дома. Его тяжелая тень легла на город. Если в стране и произносили название городка, то только благодаря ему…
Именно это и оказалось для него неожиданностью. От его истинных целей это было так далеко… И от мотива.
Может, она была бы против? Нет, вряд ли. Возможно, она бы даже немного порадовалась.
Бригитте. Витте…
Только когда внизу начали зажигаться огни, он осознал, что его накрыла тьма. Засунув руки в карманы, он медленно побрел обратно в сторону города, размышляя о временных рамках. На это дело он дал себе два дня, не больше. Завтра вечером или послезавтра. Ритм тоже важен.
Надо следовать внутреннему голосу.
14
– Некая связь все же есть, – сказала Беата Мёрк, – но за нее трудно зацепиться.
– Какая же? – спросил Кропке, не отрывая взгляда от экрана компьютера.
– И Эггерс, и Симмель появились в городе недавно… ну, Симмель вернулся после долгого отсутствия. Но, к примеру, год назад ни одного из них в городе не было.
Ван Вейтерен, сидевший в оконной нише, сложил газету и встал.
– Когда появился Эггерс? – спросил он. – В мае или…
– Скорее в начале апреля… хотя поначалу он ездил туда-сюда. Симмель въехал в свой дом в феврале.
– И какие ты из этого делаешь выводы? – спросил Кропке.
– Никаких, – ответила Беата Мёрк. – Просто подумала, что это стоит взять на заметку.
Ван Вейтерен тщетно рылся в карманах в поисках зубочистки.
– Возможно, неплохая идея, – пробормотал он себе под нос. – Пожалуй, нанесу один визит…
«Визит? – подумал Кропке, когда за комиссаром захлопнулась дверь. – Что за визит, черт побери?»
По дороге Ван Вейтерен заглянул в кабинет Баусена, который разбирал содержимое ящиков письменного стола.
– Сжигаешь мостки?
– Да. Не хочу оставить после себя ничего компрометирующего. Кропке иногда бывает таким дотошным.
– Никаких новых идей?
Баусен покачал головой.
– Прошло девять дней, – сказал он. – Говорят, если не раскроешь преступление за две недели, то уже не раскроешь его никогда.
– Ну, тогда у нас еще вагон времени, – кивнул Ван Вейтерен. – Ты беседовал с этим Мандрэйном?
– Мандрэйн? А, ну да… а что?
– Просто у меня возникла одна мыслишка… Насколько я помню, реванш за мной?
– Милости прошу, – улыбнулся Баусен. – Примени нимцо-индийскую защиту, и выигрыш тебе обеспечен.
– Я принесу с собой бутылочку. Не хочу больше расходовать твой пенсионный запас.
Баусен развел руками:
– Ну, если вы настаиваете, господин комиссар…
Ван Вейтерен откашлялся и позвонил в дверной звонок.
«Если я буду ходить и допрашивать людей наобум, – подумал он, – то рано или поздно наткнусь на Палача».
Если, конечно, это кто-то из местных – Баусен с некоторым нажимом утверждал, что это именно так… Встретившись с Палачом лицом к лицу, он наверняка догадается, кто перед ним. Именно так обычно и бывало, и в этом его главное преимущество – в способности уловить, что перед ним преступник. Его интуиция сродни женской, и она редко подводила его.
Почти никогда…
Он еще раз нажал на кнопку. В глубине дома послышались шаги, и за полупрозрачным стеклом двери возникла фигура.
– Минуточку!
Дверь открылась. Судя по всему, доктор Мандрэйн прервал свой полуденный сон. А может, был занят любовными делами. Черные волосы взъерошены, халат небрежно запахнут, босые ступни переминаются на мраморном бордовом полу.
«Тридцать пять лет, – наскоро оценил Ван Вейтерен. – Процветающий врач, отец семейства. Умные глаза. Не особенно увлекается спортом, немного сутулится. Близорук?»
Он поднес свое удостоверение к самому носу доктора:
– Комиссар Ван Вейтерен. Можете уделить мне десять минут?
– А в чем дело? – Мандрэйн провел рукой по волосам и потуже затянул пояс халата.
– Убийство, – сказал Ван Вейтерен.
– Что-что? Ах, да… – пробормотал Мандрэйн и закашлялся. – Опять Палач? Жуткая история. Проходите, пожалуйста.
Войдя в высокое помещение, облицованное белыми деревянными панелями, Ван Вейтерен огляделся. Огромное панорамное окно выходило в сад, на нетронутый газон. В косых лучах солнца танцевали пылинки… Когда-нибудь этом доме станет по-настоящему красиво.
– Сами строите?
Мандрэйн кивнул:
– Во всяком случае, покраска и обустройство на мне. Как видите, работа еще не закончена, но жить можно. Прошлой ночью совсем не спал: красил потолки. Поэтому сейчас позволил себе прилечь. Сегодня у меня ночное дежурство в больнице. Что вас интересует? Я ведь уже разговаривал с другим полицейским… на прошлой неделе…
– С комиссаром Баусеном, да-да. Я хотел бы получить кое-какую дополнительную информацию.
Мандрэйн указал рукой, и Ван Вейтерен опустился на один из двух стульев, находившихся в комнате.
– Так вы снимали виллу Симмеля, пока он находился в Испании, не так ли? – начал он. – Кажется, с восемьдесят восьмого года, верно?
– Да, с августа восемьдесят восьмого. Мы одновременно устроились на работу в больницу. Катрин и я… это моя жена. Оба только что закончили учебу и еще не знали, захотим ли остаться здесь. Поэтому предпочли снимать виллу, вместо того чтобы покупать или строить.
– Дети у вас есть?
– Двое… они в садике, – добавил он извиняющимся тоном. – У Катрин сегодня дежурство. Желаете чего-нибудь?
Ван Вейтерен покачал головой.
