Я пишу книгу об этом мужчине, но он видит во мне только опасность, готовую разрушить его жизнь и семью, живую угрозу, так некстати имеющую литературные способности, которая столь низко мстит ему, и он малодушно дает мне обещания, позволяет мне платить за гостиничный номер, но я прощаю ему, Бабетта. Я прощаю ему все. Ведь я влюблена.
Октябрь
— Алло?
— Это я.
— Кто — я?
— Ну… я!
Мое лицо морщится, как у старой кокетки, которую просят назвать ее возраст.
— Да кто это? Извините, но я ничего не слышу.
— Элли! — возмущенно кричу я.
— Элли?
— Да!
Шум на другом конце линии. На долю секунды слышно, как подошвы Месье изящно постукивают по кафельному полу клиники.
— Извините, я не понял. Кто говорит?
Тон довольно резкий. Совершенно мне незнакомый. Я подавленно повторяю:
— Элли. Ты меня не слышишь?
— Послушайте, я сейчас в клинике, здесь плохая связь, и у меня очень много дел. Кто говорит?
— Элли!
— Какая Элли?
— Беккер. Элли Беккер! — решаюсь уточнить я, покраснев и побелев от стыда, с испорченным на весь день настроением.
Настоящее унижение — это не случайно заправленное в трусы платье или падение с лестницы в метро. Это, прежде всего, осознание, что тебя спутал с тысячей других мужчина, о котором ты пишешь книгу.
— Элли Беккер, — повторяет Месье совершенно другим голосом, сладким, как карамель. — Здравствуй. Как твои дела?
— У тебя что, много знакомых по имени Элли? — спрашиваю я, смертельно оскорбленная.
Смех Месье для меня — словно те шлепки, что он раздает мне во время секса.
Ноябрь
Пятница. Я прекрасно это помню. Даже если я была скорее горда тем, что смогла добиться свидания с Месье, я себя ненавидела. У меня не было никакой срочной необходимости в этой встрече. Я сама устроила себе это ожидание на холодной улице Франсуа-Мирон и теперь получала от Месье сообщения, откладывающие его приезд на десять, двадцать, тридцать минут. Я была похожа на курильщика, который, продержавшись полгода без сигарет, позволяет себе выкурить одну и после этого малодушного поступка выбрасывает окурок, с мерзким вкусом во рту, пропахнув дымом и горько сожалея о содеянном. Не следовало вообще бросать курить. Чувство вины — слишком тяжелое бремя.
Когда я позвонила Бабетте, чтобы хоть как-то отвлечься от моих посиневших коленок, она издала долгий вздох.
— Ну и где ты сейчас?
— Я… на улице. Жду Месье.
— На улице? Там же всего три градуса, ты все себе отморозишь!
— Если я пойду в кафе, то не смогу там курить.
— С каких это пор ты не можешь обойтись без сигареты?
— С тех пор, как встретила Месье. Я уже полчаса тут прыгаю. Учитывая мое волнение, курю каждые пять минут.
— Он на работе или дурит тебе голову?
— В клинике его в последнюю минуту, когда он уже собирался уезжать, отозвали назад. Я сама предложила подождать его, Бабетта.
Я украдкой шмыгнула носом.
— А теперь мерзну.
— Да уж, как не повезло, что его позвали обратно, — проскрипела Бабетта.
— Не говори. Очень некстати.
— А ты его ждешь для чего конкретно? Я уверена: он поговорит с тобой десять минут на углу улицы и умчится на всей скорости.
Значит, вот где настал конец терпению Бабетты. В июне я почувствовала это у Валентины, а теперь лишилась поддержки и своей лучшей подруги. Мои опоры рушились одна за другой.
— Я должна его увидеть. Ты прекрасно это знаешь.
— И когда он появится и плюнет тебе в физиономию, ты его поблагодаришь.
— Что я тебе сделала, Бабетта? — с трудом выдавила я, сжавшись от такого оскорбления, которого совершенно не ожидала.
— Да ничего, Элли… Зачем ты упорствуешь? Тебе не кажется, что стадия скорби давно прошла?
— Какая еще стадия скорби?
— Я прекрасно понимаю: существуют моменты, когда считается нормальным грустить и творить невесть что, но сейчас ты словно вошла во вкус. Серьезно, этот тип не стоит восьми месяцев твоей жизни. Это безумие.
— Знаю. Но я обязана с ним поговорить. Мне нужны ответы.
— Ответы на что?
— Для моей книги. Она должна быть правдивой.
— Она должна быть правдивой. Вы только ее послушайте. Правда в том, что ты готова ради него на что угодно, а не только книгу написать.
— Согласна, но…
— И ты действительно думаешь, что, оказавшись перед ним, захочешь задать ему эти вопросы? Вопросы, которые вызовут у него только раздражение?
— Значит, ты считаешь, что поступаю неправильно.
— Держу пари: ты еще и нарядилась для него.
Я окидываю себя взглядом. Платье, чулки с подвязками, гетры и кеды Bensimon. Да, я при полном параде. Месье прекрасно это поймет.
— Вовсе нет.
— Твой голос совсем не похож на голос девочки в трусиках «Снупи». Ни на голос студентки после утренних лекций.
Я раздраженно рявкаю:
— Ладно, пока! — И отключаюсь в ужасном настроении.
Слава богу, во время этого короткого разговора Месье прислал мне СМС, чтобы назначить встречу в паркинге Винчи Пон-Мари через пять минут. В том самом паркинге.
Стараясь унять дрожь, я уселась на грязные ступеньки. Мое сердце бешено колотилось в груди, почти заглушая легкую музыку, характерную для таких мест, где никто, как правило, не задерживается. Кроме меня. И Месье. Когда я, опустив голову, завязывала шнурки, справа от себя заметила быстрое движение, внезапное дуновение, звук открывшейся двери. Я подняла глаза и увидела Месье, окинувшего мое тело таким родным оценивающим взглядом. Он держал для меня дверцу, как для пациентки, и, проходя рядом с ним, я ощутила, как пространство между нами буквально кипит от моего робкого и преступного влечения к этому мужчине.
— Ты мне сказала, что у тебя есть вопросы?
— Да, по поводу «Месье». Есть некоторые пункты, которые я хотела бы прояснить, поскольку многого не понимаю.
— Чего, например? Посмотри на меня.
Долю секунды я смотрю ему в глаза, чтобы тут же пожалеть об этой дерзости. Затем продолжаю, тараторя как пулемет:
— Я не поняла, почему мы перестали встречаться. Даже если ты и попытался мне объяснить, мне по-прежнему это непонятно. Почему ты больше не поддерживаешь никакого общения, тогда как очевидно, что мы можем многое друг другу дать. Почему…
— Тише, тише, — перебивает меня Месье. — Ты слишком быстро говоришь!
